Соня Марей - Ваш любимый доктор, или Дело всей жизни

Я вздохнула. Тяжелый случай, но не безнадежный. Жену ему надо, может, подобреет.

– Вы же сами убедились, что я не пустоголовая девица, которая приехала сюда развлекаться. У меня есть цели, от которых я не отступлюсь, и я предлагаю, чтобы вы и дальше смотрели и сравнивали методы, которым я обучилась в столице, и методы ваших лекарей. Делали выводы, а потом, может, и поддержали меня. Поверьте, худой мир лучше доброй ссоры.

Вдруг Лейн сощурился и пронзил меня взглядом глаз-кинжалов.

– Какая-то вы странная, нейра Эллен. Настырная, нахальная и совершенно бессовестная. Скромные выпускницы так себя не ведут. Или я все-таки плохо знаю магичек? – он потер подбородок, заросший неопрятной щетиной, и усмехнулся.

Я пытала его еще несколько минут. В конце концов мне удалось добиться того, чтобы за мной, как и за всеми остальными практикантами, были закреплены свои больные. И чтобы Ойзенберг не тянул к ним свои грязные ручонки.

Внедрение в тыл противника прошло более-менее успешно, ура!

– И все-таки на месте вашего мужа я бы запер вас дома, – бросил Лейн на прощание. Не мог не оставить за собой последнее слово. – Когда женщины слишком много учатся, кровь от матки приливает к мозгу, и женщина становится бесплодной. А еще мне кажется, у вас все симптомы истерии.

Я не стала разубеждать его, ведь он свято уверен в этом бреде. И знаю, да, как в нашем мире раньше лечили так называемую истерию у женщин! Вот уж точно врачи-грачи.

Время в госпитале пролетело незаметно, я проведала Диди и удостоверилась, что та в безопасности. Она уже пришла в себя, пульс был в норме, но женщину мучили боли. Сегодня Йен оставался ночевать в госпитале, поэтому я дала ему еще обезболивающего и просила присматривать за моей подопечной, а сама поспешила домой. Соседка с болями в животе просила зайти, да и Грэте я еще на той неделе обещала проведать ее беременную невестку.

Интересно, когда вернется Норвин? Я тут дом начала в порядок приводить, а муж словно забыл о моем существовании. Пришлось признаться хотя бы себе, что я соскучилась и не прочь с ним увидеться. Нам столько надо обсудить! Когда моя тайна раскрылась, я стала чувствовать себя свободнее рядом с ним.

Видимо, жизнь меня не научила, что желания надо загадывать осторожно.

Домой я приползла, когда начало темнеть. По пути проведала беременную Анку, которую сейчас уже ничего не беспокоило, потом двух соседок. У одной были хронические запоры, у второй – суставные боли.

Оставив пациенток, полностью удовлетворенных консультацией и лечением, я наконец-то смогла выдохнуть. И тут в голове некстати всплыл разговор с Лейном. Должно быть, он считает всех женщин, которые хоть чем-то выбиваются из толпы, истеричками. Интересно, этот «недуг» здесь как-то лечат?

Еще древние греки считали истерию истинно женской болезнью. Туда же приплетали депрессию, тазовые боли и… непослушание. А в просвещенном девятнадцатом веке европейские врачи запирали несчастных в клиники на полгода, излечивая «покоем». Проще говоря, привязывали к койкам, не разрешая вставать и даже садиться, насильно закармливали и как только ни издевались. Стоит ли говорить, что в большинстве случаев в эти клиники отправляли неугодных жен любящие мужья?

Некоторые коновалы проводили калечащие операции на женских половых органах, удаляли матки, делали «истеричкам» лоботомию. Часто в ход шли наркотики – смесь алкоголя и опиума. Вот и просвещенная Европа, вот и викторианская эпоха. Даже двадцатый век это мракобесие затронуло.

Что ни говори, ситуация страшная. Поразительная халатность и жестокость в попытках обуздать женскую природу, эмоциональность и стремление к свободе и независимости. Я живо представила, как меня похищают и запирают в комнате с желтыми обоями, привязывают к кровати. А потом начинают лечить ледяной водой, лаунданумом и лоботомией. Брр…

Дома меня, конечно, никто не встречал. Тихо, пусто, одиноко, как и в последние годы пребывания в моем прошлом мире. Но здесь у меня был Пискун – знатный нарушитель спокойствия. Тиин сразу полетел на кухню, и вскоре до слуха донеслось шуршание обертки. Интересно, не вреден ли для него шоколад? Сам Пискун сказал, что единственное, что ему грозит – это ожирение.

Переодевшись в домашнее, я быстро перекусила и села за учебники. Надо было полистать «Теорию магии», «Артефакторику» и «Целительство», везде у меня были пробелы, которые необходимо заполнить. Но, пробегая глазами по строчкам, я ловила себя на мысли, что не понимаю написанного, потому что мысли витают где-то не здесь. Я вновь и вновь возвращалась то к воспоминаниям Эллен, то начинала крутить браслет-артефакт на запястье.

Иногда я чувствовала себя героиней компьютерной игры, которую надо «прокачать» до самого высокого уровня и заработать все возможные бонусы.

Из задумчивости меня вырвал грохот. Я вздрогнула и захлопнула книгу.

– Пискун! Ты что там уронил?!

Предчувствуя недоброе, я ринулась к выходу, вылетела в гостиную.

– Писку-ун!.. Мамочки!

Нет, это не мой пушистый друг погром устроил, это Норвин, явившийся порталом, влетел в стол и опрокинул его, а сейчас пытался подняться. Я видела его спину, напряженную позу и опущенную голову. Он стоял на одном колене, кулаком упираясь в пол.

– Норвин! – вдруг стало так страшно, что голос перестал слушаться. – Ты что это? Что случилось?

Я подбежала к нему, коснулась плеча и заметила, что муж прижимает к груди ладонь. Он силился что-то сказать, но вместо слов с губ сорвалась струйка крови. На белизне рубашки расплывалось уродливое алое пятно.

– Эллена… – прохрипел он и начал заваливаться вперед.

– Где это ты так? Что за чертовщина!

Я понимала, что он не ответит. Скорее всего, повреждены ребра и легкие.

На звуки прилетел Пискун. Застав развернувшуюся сцену, завис в воздухе, широко распахнув глазенки. А я будто окаменела: все произошло так быстро и неожиданно! Выругавшись сквозь зубы, схватила мужа за плечи, не дав удариться об пол, и осторожно опустила. До этого дня я не боялась вида крови.

Несколько тягучих мгновений я видела себя как будто со стороны: лицо белое, глаза распахнуты от ужаса, рот приоткрыт в бесплодной попытке глотнуть хоть немного кислорода. А потом в мозгу что-то щелкнуло, и все переменилось в долю мгновения. Включился режим медика: хладнокровного, отрешенного, умеющего принимать решения.

Пискун понял меня с полувзгляда, метнулся синей молнией, и серебряный браслет обвил левое запястье. На правом все еще находился браслет рубиновый.

– Только на этот раз, пожалуйста, постарайся с концентрацией. Не хочу отключиться из-за перерасхода сил, – попросила я.

Этот мир постоянно испытывает меня на прочность, не дает расслабиться: что ни день, то проблема. И что я буду делать, как буду справляться, когда ко мне на «операционный стол» попал человек, который за короткое время успел стать близким?