Анатолий Дроздов - Экстрасенс разбушевался

– Не болит, – сказал по-немецки.

– И не будет, – улыбнулся я. – Язвы больше нет. Только впредь следите за желудком, посещайте врача. Нельзя столь беспечно относиться к здоровью.

– Не говорите чепухи! – возмутился стоявший рядом лысый старикан. – Невозможно зарастить язву наложением руки. Я доктор медицинских наук, профессор, четверть века служу в клинике «Шарите» в Берлине.

Ага, той самой, где лечили Навального. А еще Ющенко. У обоих обнаружили с-с-страшное отравление. На молекулах яда была надпись: «От Петрова и Боширова с любовью». На английском…

– Это невозможно! – заключил профессор.

– А спросите у него, – предложил я, указав на излеченного пациента. – Нет причины возвращаться, – объявил стюардессам. – Летим дальше.

Они заулыбались. Старикан, что-то сердито ворча, стал обследовать бывшего больного, я вернулся к жене. Рассказал ей о случившемся. Тем временем стюардессы стали разносить ужин. Водрузив на наш стол подносы с едой, поставили бокалы и бутылку шампанского в ведерке со льдом. А еще – бутылку армянского коньяка. Ни фига себе, кормят в первом классе!

– Это от капитана корабля, – приземлила меня стюардесса. – За то, что помогли больному пассажиру.

А еще «боингу» не пришлось возвращаться. Это дополнительные расходы. Немцы считать деньги умеют.

– Данке! – ответил я.

Не успел разлить, как явился лысый старикан.

– Меня зовут Пауль Майер, – сказал, встав у столика. – Мы могли бы поговорить?

– Присаживайтесь! – я указал на свободные кресла напротив – других желающих купить билеты в первый класс за валюту не нашлось. Подождал, пока Майер устроится и представился в свою очередь: – Михаил Мурашко, целитель. Это моя жена Виктория, врач-терапевт.

– Вы русские? – поднял он бровь.

– Да, – кивнул я и остановил пробегавшую мимо стюардессу. – Принесите, пожалуйста, бокал и ужин профессору.

– Айн момент! – улыбнулась стюардесса и убежала.

– Извините, что помешал, – сказал Майер. – Но меня мучит любопытство. Этот бедняга с язвой чувствует себя здоровым. Но у него явно был приступ!

– Разумеется! – кивнул я. – Но сначала поедим. Нет ничего хуже, чем беседовать на пустой желудок.

Бокал и поднос с ужином для немца принесли тут же. Я разлил напитки. Вика выбрала шампанское, я и немец предпочли коньяк. Выпили, поели. Курочка, салатик, фрукты. Вкусно. Майер ел, время от времени вопросительно поглядывая на меня. Я делал вид, что не замечаю этих взглядов. Наконец, подносы унесли.

– Прозит! – я поднял бокал с коньяком.

– Прозит, – отозвался он и пригубил. – А теперь могу спросить?

– Пожалуйста, – кивнул я.

– Вы действительно залечили язву этому бедняге?

– Натюрлих! – сообщил я.

– Как можно это сделать, не видя пораженного органа?

– Почему не видя? Вот возьмем вас. На левой голени старый шрам – видимо, ранение. Пострадала кость – оскольчатый перелом. Он зажил, но следы остались.

– Осколок, – буркнул он. – Нашу колонну в 1945-м разбомбили американцы. Вы могли это угадать – я слегка прихрамываю.

– Еще один шрам от операции на животе. Швы видны. А еще рубец на желудке – видимо, следствие резекции.

– Прободная язва, – потрясенно сказал он. – Герр Мурашко, это невозможно! Вы видите меня впервые.

А еще и насквозь!

– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, – процитировал я Шекспира в немецком переводе. – Я официально признанный в СССР целитель, герр Майер. Моя компетенция подтверждена Министерством здравоохранения Белоруссии. Практикую в трех клиниках в Минске. Основная специализация – детский церебральный паралич. Счет исцеленных мною детей пошел на тысячи. Среди них есть и немецкий мальчик – его привозили в Минск. В настоящее время в составе официальной делегации лечу во Франкфурт. Руководство клиники имени Гете пригласило меня продемонстрировать свое умение. Исцеление от язвы, свидетелем которого вы стали – мелочь. Церебральный паралич куда сложнее. Или слепота.

– Вы исцеляете слепоту?!

– Если у пациента сохранилось хотя бы два процента зрения. Работаю преимущественно с детьми – с ними легче.

– Из Франкфурта вернетесь в СССР?

– Зависит от обстоятельств. Я поработал бы в Германии, но, боюсь, не разрешат.

– Одному – да, – кивнул он. – Но под эгидой авторитетной клиники… Предлагаю «Шарите». Если все, что вы сообщили, правда…

– Не сомневайтесь, герр Майер! Демонстрация моих умений в клинике Гете убедит даже закоренелых скептиков. Вот увидите!

– Только не оставайтесь там! – сморщился он. – Западные немцы высокомерны. Мы, восточные, проще и открыты для общения. Да и с русскими дружим. Я как раз летал в гости к московским друзьям.

Началась вербовка. Это хорошо. Без куска хлеба не останусь.

– Подумаю, герр Майер!

– Держите! – он протянул мне визитку. – Звоните в любое время.

Я взял и поблагодарил. К моменту посадки «Боинга» в Берлине мы прикончили коньяк и заполировали это дело шампанским. Не пропадать же добру! Думаете, немец возражал? Счас! На халяву они пьют, пока не упадут. Вика в этом не участвовала – спала, прислонившись щекой к спинке кресла. С Майером мы расстались тепло. Дружить семьями он, правда, не предложил. Не наш человек…

Хоть и летели мы вслед за солнцем, но в аэропорт Франкфурта прибыли поздним вечером. Да еще посадка в Берлине… Получили багаж и отправились на стоянку такси. По пути я нашел работавший пункт обмена, где за сто долларов получил 145 марок. Грабительский курс [9] В 1991 году доллар стоил 1,66 немецкой марки. , конечно, но куда денешься? В аэропортах он всегда такой.

За поездку таксист затребовал 25 марок – ночной тариф. Жадина! Тут ехать-то десяток километров. Пришлось раскошелиться. Новое огорчение ждало нас в отеле. Гостиницу я выбрал ту, которую определила нам приглашающая сторона. Рассчитывал на халяву. А вот счас! Полистав наши советские паспорта и сверившись с бумагами, портье покачал головой:

– К сожалению, герр Мурашко, номер для вас с супругой заказан только с завтрашнего числа. Если будете селиться сейчас, придется заплатить 60 марок.

Вымогатели немецкие! Можно было поискать гостиницу подешевле, но, глянув на сонную Вику, я достал кошелек. Грабьте! Ничего, мы с вами сочтемся. В номере мы скоренько приняли душ, почистили зубы и повались спать, не разбирая чемоданов. Завтра…

Проснулся я от осторожного поглаживания: кто-то ласково касался моего лица. Открыл глаза: Вика. Склонилась надо мной и бережно трогает мою щеку пальчиком.

– Вставай, соня! – улыбнулась жена. – Уже девять.

– Это по московскому времени, – хмыкнул я. – Мы не переводили часы. Здесь восемь или семь, нужно уточнить.