Юлия Эфф - Тайна Ирминсуля

«Не просыпайся, пожалуйста, только не просыпайся!» – сказала себе девушка и дохнула на один из украшенных морозом прямоугольник. Снежные кристаллы потемнели, превращаясь в воду, Маша дышала на них, пока прямоугольник не стал прозрачным. В него поместился только один глаз и нос, и девушка припала к окну, зажмурив второй глаз, чтобы лучше рассмотреть наружную картину.

Оказывается, комната находилась очень высоко над землёй, потому что стоявшие внизу люди виделись маленькими. Один вёл на поводу лошадь.

Ах, в детстве Маша несколько раз каталась на лошади! Точнее, это был маленький очень лохматый и послушный пони. Знакомый мамы посадил девочку на лошадку и шёл рядом, придерживая, чтобы Маша не упала. А девочка от счастья издавала всхлипы, слыша которые умный пони кивал головой, будто разделял радость необычной наездницы…

Женщина в чепце и длинном пышном платье несла корзину к воротам. Маша перевела на них взгляд. Боже, какие огромные ворота, а какой огромный каменный забор! Маша присела, чтобы сместить фокус и увидеть больше. На улице шёл снег. Крупные снежинки пролетали мимо Машиного глаза и мешали рассматривать…

Неопределённая чёрная фигура в длинном плаще до земли и широким капюшоном на голове неподвижно замерла возле ворот, сложив руки на животе и опустив голову, будто монах в молитве. Что-то необычное было в этом человеке, Маша прищурила глаз, вглядываясь в притягивающий к себе силуэт, полы плаща которого легко трепетали от ветерка. И вдруг этот почувствовал на себе Машин взгляд, поднял голову вместе с капюшоном, показывая… Да ничего не было – ни лица, ни светлого пятна, которое можно было бы принять за лицо! Затем это существо подняло одну руку и протянуло её в Машину сторону, приветствуя, наверное. И ни руки, ни пальцев не было видно за широким длинным рукавом. Это было так пугающе, что девушка отпрянула от размороженного стекла.

Внезапно в голове будто выключатель повернули – и Маша выпрямилась, уставилась на завитую веточку из инея. Перед мысленным взором мелькнуло:

Белый сугроб на дорожке стремительно приближается к ней, вывалившейся с балкона…

Хлёсткий удар ветками…

Боль разрывает тело…

Рывок – и разум выбрасывает в пространство, заполненное ровным белым светом.

Тело прострелил болезненный фантом воспоминания. Неужели?..

Она подняла руку к лицу и внимательно рассмотрела, потрогала лицо, отросшие волосы. Сколько же она спала? Неужели она выжила после падения с балкона, а мама продала квартиру, чтобы оплатить эту клинику? Бедная мамочка!

Или всё-таки сон?

Права рука продолжала сжимать рукоять игрушечного кинжала, Маша зажмурилась и уколола лезвием ладонь. Ахнула: боль чувствовалась взаправду, а из ранки моментально побежала кровь. Не сон.

Так что же случилось? Наверное, Машу спасли, положили в какую-то чудо-клинику, сделали операцию, и после неё спалось так долго, что волосы отросли до пояса, тело выпрямилось… А если и мама изменилась до неузнаваемости за столько лет? Мамочка, сколько же ты выстрадала из-за меня!

Маша бросилась к женщине, закашлявшейся во сне, села перед ней на кровать и погладила руку, примявшую на коленях страницы раскрытой книги. А внутренний скептический голос прокомментировал: «Очнись, какая это тебе клиника?!» Интуиция тревожно ворочалась, скрипела, но выводы пока не могла сделать.

От прикосновения женщина проснулась, не сразу она пошевелилась, вздохнула устало, потёрла рукой лицо и потом открыла глаза:

– Мариэль! Доченька! – пушистые ресницы вспорхнули, а незнакомые карие глаза заблестели, – ты пришла в себя!

– Мама? – полувопросительно произнесла Маша, эта женщина вовсе не была похожа на самого дорогого в мире человека.

Вместо ответа женщина отбросила книгу и притянула к себе девушку, прижала с силой и заплакала:

– О, Мариэль, как мы испугались! Зачем же ты уснула под Ирминсулем? Прости меня, прости! Это я виновата! Я забыла тебе напомнить! – дочь молчала, приобняв мать и уставившись в стену напротив. И женщина отодвинула Машу от себя, пристально взглянула на неё. – Расскажи мне обо всём, что тебе приснилось!

– Приснилось? – эхом повторила Маша и задумалась, не зная, что сказать. Если происходящее не сон, тогда должны остаться воспоминания, хотя бы об этой комнате и женщине, а их не было.

В памяти ясно виделась жизнь, в которой всё, что Маша Венидиктова умела сделать, – это своими скрюченными пальцами кое-как включить телевизор, залезть в инвалидное кресло и сползти с него. Бесконечные дни в одиночестве, слёзы матери, усталые глаза, скорбная складка возле губ и косые взгляды прохожих. Для сна слишком реально и слишком детально…

– Ах, милая, давай-ка я тебя покормлю! За три дня, которые ты спала, стала совсем худенькой и бледной. Как же дар проснётся в таком слабом теле? – женщина заставила Машу вернуться на кровать, заботливо поправила одеяло и дёрнула за шнурок, висящий в изголовье. Не прошло и минуты, прибежала молодая девушка, симпатичная брюнетка и тоже назвала Машу другим именем – Мариэль. Затем брюнетка принесла столик на коротких ножках, уставленный тарелками, и женщина, периодически легко покашливая, как если бы была простужена, начала кормить Машу, уговаривая выпить бульон с мелкими кусочками мяса, заесть очень вкусным салатом. А запивать всё это пришлось тёплым напитком, островатым настолько, что защипало язык и горло.

– Пей, милая! Набирайся сил. Поспи ещё немного, а когда проснёшься, мы поговорим…

От выпитого закружилась вся комната, руки и ноги стали ватные, непослушные. «Наверное, я просыпаюсь», – вяло подумала Маша, опускаясь с помощью женщины на подушку и закрывая глаза. Почему-то захотелось тёплого сладкого молока, каким мама поила иногда перед сном. С этой мыслью она провалилась то ли в сон, то ли в очередное пробуждение ото сна.

В голове кинолентой крутились вперемешку воспоминания – киношные с реальными. То Маша бродила по замку, то мама катила её, сидящую в инвалидном кресле, по улице, мимо моста над рекой; то Маша танцевала с каким-то бородатым мужчиной, и он учил её движениям, то разыгравшийся кот по кличке Король игриво кусал её подставленные костяшки пальцев, а мама потом ругалась, обрабатывая йодом ранки…

Ощущение пробуждения возникло, как обычно, сначала в голове, затем тело само непроизвольно пошевелилось, и нежная простыня напомнила уже знакомое удовольствие от прикосновений к ткани.

В этот раз рядом с кроватью, в том же кресле, сидела хорошенькая девушка, которая приносила еду в прошлый раз. Она вышивала, сосредоточенно втыкая иглу в белую ткань, натянутую на пяльцы.

– Благостного дня, госпожа, как вы себя чувствуете?