Диана Курамшина - Туман войны

Но желающие заполучить старшего помощника лекаря появились не только в Могилёве. Княгиня Долгорукова писала из столицы, что после её рассказов, многие дамы просто жаждут моего приезда. Они гневно высказывались, не понимая моего нежелания иметь практику в Петербурге. Некоторые даже предлагали свою помощь в общении с Виллие и получении заветного диплома. Павел, первый раз обсуждая полученные письма с облегчением предложил мне воспользоваться данной возможностью. Но услышав мой категорический отказ, более не возвращался к этому разговору, приняв моё мнение. Это впечатлило. Обычно мужчины редко слышат кого-то кроме себя.

И хотя дел на господина Рубановского сейчас навалилось не мало, он старался находить для меня время. Если сам он не мог появиться, меня всегда ждала небольшая записка от него, оканчивающаяся неизменным «постарайся нормально выспаться».

Как ни странно, но последнее время я довольно часто возвращалась в мыслях к своей последней встрече с туманом. Конечно, мне тогда до дрожи хотелось развернуть Ветра и въехать в заполненный белой пеленой подлесок. Ведь звучащие вдали голоса казались нереально близкими. Но осознание того, что меня ждёт истекающая кровью пациентка, которой только я возможно могу помочь, не оставляло мне иного решения. Потому как мысли о других, оставляемых в этом времени людях набатным колоколом так же звучали в голове. Мучилась ли я от подобного вердикта? Да! Сомневалась ли? Совершенно нет!

Когда я впоследствии рассказала Павлу Матвеевичу о произошедшем, он напрягся, и поинтересовался, почему я не выбрала туман.

– А вы бы смогли?

– Не смог бы оставить вас здесь.

– И я, не смогла.

15 июня 1812

Начиная с конца прошлой недели, я нервно ждала новостей. Моё беспокойное состояние замечали все, но списывали на отсутствие в городе жениха.

Особенно в этом деле отличилась Ольга, приставленная заботливой «бабушкой» в качестве моей компаньонки.

Младшая дочь древней, но разорившейся фамилии, как понимаю, она с юных лет занимала эту должность у разных дам. Сначала жила с очень пожилой женщиной, скрашивая своим обществом её одиночество. Потом сопровождала дочерей какого-то дворянина. И так из года в год, сменяя семьи. Перед тем как поселиться у нас, опять присматривала за доживающей свой век старушкой.

Не знаю, была ли Ольга Васильевна в молодости красива, но сейчас, перешагнув тридцатилетний возраст, казалась довольно блёклой. То ли годы, то ли пережитое наложили на её лицо печать какой-то отрешённости. Она старалась быть незаметной и тихой. Очень любила читать в слух, и в такие моменты голос её приобретал твёрдость и выразительность. Как я заметила, она вообще предпочитала весь мир чтению. Приезжая со мной в госпиталь, почти всегда оставалась в «коморке» Аристарха Петровича наедине с книгой и отрывалась от неё лишь, когда мы уже собирались домой или в больницу.

Видя мою нервозность, Ольга даже изменила собственной страсти и ходила вместе со мной и моими «подопечными» по госпиталю, напоминала про обед и старательно уводилась к господину Сурину на чай.

И вот сегодня моё ожидание неизбежного закончилось.

Город буквально взорвала новость о вторжении французских войск. Это событие обсуждалось, кажется везде. Без сомнения, госпиталь не обошла подобная участь.

Особенно у врачей вызывая какое-то напряжение, так как большей части надлежит отправиться в действующую армию.

Естественно все ожидали приказа о назначении.

Господин Сушинский не сомневался, что Яков Васильевич не забудет своего протеже, поэтому готовился оставить госпиталь на преемника. К моему вящему неудовольствию им оказался не кто иной, как Эдуард Платонович Скоблевский.

Но самым большим ударом была новость о том, что меня собираются оставить в госпитале. Ни угрозы, ни слёзы не помогали. Семён Матвеевич остался непреклонен.

– Мадмуазель Луиза, я не могу лишить город такого лекаря как вы, – улыбнулся он, – кроме того, граф Толстой уверил меня в том, что, по словам князя Багратиона городу ничего не грозит. Вы остаётесь тут. И это не обсуждается. Вдруг сложные роды, а вас нет? Вы же с таким упорством на них каждый раз стремитесь.

– Семён Матвеевич, вы понимаете, что город будет оккупирован французами!

– Ну, зачем так волноваться, – посмеиваясь, заявил он, – вам нечего бояться, с вашими-то татарами. Вот за французов я опасаюсь.

Всё как Павел и предвидел. Поэтому оставалось только дождаться его приезда и действовать по уже не раз оговорённому плану.

Приказы по медицинскому ведомству не заставили себя ждать. На следующий день, 16 июня прибыли курьеры с распоряжениями. Из лекарей в госпитале оставались только я со Скоблевским. Городская же больница полностью легла на плечи господина Лаппо. Медицинского персонала стало сильно не хватать. Ведь, не смотря на заверения губернатора, многие из них с семьями покидали город.

Расшалившаяся погода решила, что и так слишком жарко, поэтому «радовала» нас не прекращающимся несколько дней подряд дождём.

Вероятно, господин Рубановский пока так и не появился, пережидая где-то распутицу. Не знаю почему, но я была абсолютно уверена, что с ним всё хорошо. Задержка может оказаться слишком долгой, а следовало спешить.

Сейчас же, Ольга с подозрением посматривала на меня, ибо именно после получения страшных новостей я успокоилась и стала собранной. Послала в имение за старостами и вообще развила бурную деятельность.

Не смотря ни на что, я планировала вывезти как можно большее количество раненых из госпиталя. Не хочу, чтобы они погибли. Естественно, под это дело нужны были телеги.

Учитывая же спешно покидающих дома горожан, средства передвижения стали в большом спросе. И тут Егор предложил обраться к нашему старому знакомому.

Соломон Яковлевич, вчера приглашённый «охотником» на чай, весьма настороженно входил в комнату, теребя в руках ермолку. Но увидев меня, улыбнулся и расслабился.

Первый десяток минут мы просто чаёвничали и говорили не о чём, соблюдая приличия.

– И зачем же старый Соломон таки понадобился милой барышне? Неужто мундир, мною построенный прохудился? – с улыбкой спросил портной, сам не веря в возможность подобного предположения.

– Господин Гольбштейн, – при этом обращении бровь его изумлённо изогнулась, – как я вижу вы не собираетесь покидать город.

– Ой вей, я слишком стар-таки чтобы убегать. Кроме того, бедных евреев не любят при любых правителях. Так какая разница, кто будет не любить их завтра? Хороший портной всегда сможет добыть себе немного хлеба.

– Вы не так поняли меня, Соломон Яковлевич, – смутилась я от подобного высказывания, – просто я рассчитывала приобрести телеги.