V. Speys - Фаетон. Книга 7. Эдем

Дождь со снегом слепил глаза. На челке, выбившейся из пухового платка, таяли снежинки. Талая вода неприятной мокротой щекотала лоб и щеки. Женщина часто смахивала воду с лица носовым платком, промокшим насквозь.

«Вот снова не взяла зонтик". – Сетовала она на свою забывчивость. Аня медленно брела тротуаром вдоль набережной. Мимо с шумом и брызгами проносились машины, обдавая мокрой слякотью шоссе. Возле дома, где жила Аня было уютное кафе, куда она решила зайти. И путь из детского садика казался ей уже не таким безнадежно хмурым. Согретым этим маячившим впереди мигающей рекламой близким теплом, в которое она может сейчас войти. В кафе, усевшись у окна за столиком, было особенно уютно наблюдать за кутающимися в одежды прохожими и за пасмурной непогодой за окном. Официантка принесла ей чашечку двойного кофе. Поблагодарив ее, Аня стала с наслаждением вкушать маленькими глоточками бодрящий напиток и с каждым глоточком силы ее удваивались, прогоняя усталость, вселяя бодрость и какую-то уверенность в себе. Мысли яснее и четче освежили память, настроение улучшилось. Внезапно ей вспомнился утренний визит почтальона и это странное письмо. Но почему из Чили? Почему, из какой-то виллы? Ведь виллами в Латинской Америке принято называть фермерские хозяйства. А, это, наверное, приглашение на сельхоз работу для заработков, строила догадки Аня. Либо снова, какой ни будь проповедник из одной из многочисленных сект приглашает связаться с ним по почте для оказания благотворительной помощи. Либо кто- то хочет завязать дружественные контакты. Так и не определив принадлежность письма, Аня вышла из кафе и направилась домой.

У порога своей квартиры в луже собственной мочи обильно окрашенной менструальной кровью лежала, похрапывая, Анна Собинова. Лужа красной кровью растеклась на лестничной площадке, издавая неприятный гнилостный запах. Аня в ужасе схватилась обеими руками за голову. Но времени на раздумье не было, опомнившись, она быстро втащила подругу в коридор квартиры под ее пьяную бессвязную воркотню. Затем, налив в пластмассовое ведро теплой воды, обильно добавила в ведро стирального порошка и быстро вышла убирать лужу с лестничной площадки. Покончив с уборкой, принялась за подругу. Та сопротивлялась, изрыгая отборные проклятия в адрес неизвестно кого, не давала себя раздевать. Аня молча снимала с нее мокрую неприятно пахнувшую одежду и бросала ее в выварку для белья. Затем затащила подругу в ванную и, поливая холодным душем, старалась привести ее в чувство. Это ей, в конце концов, удалось.

– Ты кто? – спросила сквозь расплывчатый туман в глазах Собинова, лежа под струями холодного душа.

– А, так ты меня еще не узнаешь?

– А, а, это ты Аня?

– Как видишь, я!

– А я к тебе собиралась, а ты уже здесь.

– Ты много выпила, Анна.

– А, пустяки. – Отвечала Собинова.

– Тебе нельзя больше.

– Хорошо, это в последний раз. Больше не буду этой гадости в рот брать.

Аня вымыла ее теплым душем. Затем дала чистое полотенце. Анна уже сама была в состоянии вытирать себя. Вскоре она вышла из ванной в махровом Анином халате и не обращая внимания на подругу, рухнула в ее постель, погружаясь в почти бессознательный сон. Аня занялась ее грязной одеждой. Выстирав в стиральной машине и высушив там, она разгладила одежду и развесила ее на стуле у изголовья спящей подруги. И только после этого вспомнила о письме. Но опять за работой над грязной одеждой Анны Собиновой Аня провела весь остаток дня. Время быстро и бесповоротно промелькнуло, как одно мгновение. Пришла пора, идти за ребенком в детский садик. И чтение письма пришлось отложить. Накинув на себя ветхое пальтишко, и, обвязав голову пуховым платком, она вышла в снежную мглу улицы…

Когда Аня вернулась с Димой вся в снежной слипшейся пыли на пуховом платке и на плечах пальто, Дима, глядя на маму, восхищенно воскликнул, – Мама ты так похожа на Снегурочку деда Мороза!

– Ой, сынок, мне еще Снегурочкой не хватало побывать?

Они сняли с себя верхнюю одежду, причем Дима это делал с серьезным видом "по-взрослому" подражая мужчинам, в которых он успел уже, научится, внимательно наблюдая в телевизоре. Аня, глядя на сына, не переставала ухмыляться, замечая эту взрослость. Когда они справились с одеждой, Аня сказала, – Сынок, иди в свою комнату, а мне надо с тетей Анной поговорить.

– Да, мама! – он послушно ушел к себе.

Анна сидела за кухонным столом и пила крепкий кофе. Ее руки дрожали, как в лихорадке. Под глазами образовались черные круги. Ей было плохо.

– Ты мне, скажи, подруга, как ты очутилась под моей дверью? – Спросила ее вошедшая Аня.

– Анюта, я ничего не помню. Поверь мне. Я не помню, как пила водку. Я даже не помню, как и с кем? – всхлипывая, глотая слова, оправдывалась Собинова, как провинившаяся школьница перед классным руководителем. Шмыгая носом, Анна утирала слезы дрожащими сжатыми в кулаки руками. За спиной Ани неожиданно появился Дима. Он смотрел на Анну широко- открытыми глазами, – Тете Анне плохо?

Аня взяла сына за руку, – Идем, идем, сыночка. Ты, почему не снял теплый комбинезон? – Озадачила она Диму и увела в его комнату. Это дало немного времени обдумать ситуацию и что- то решить с незадачливой подругой, вернее с ее пагубной привычкой. Аня твердо решила поговорить и поговорить с ней серьезно о пьянстве и постараться раз и навсегда положить этому конец. Но это, же только ее, может быть очень наивное и неуверенное желание помочь подруге, а захочется Собиновой, это еще вопрос? В конечном итоге зависит только от самой Анны. И только тогда, когда она поймет свое никчемное существование и начнет бороться с этой привычкой и только так можно побороть этот недуг. Раздев сына, Аня вышла к Анне на кухню.

– А вот и ты? – встретила ее Собинова. Она по-прежнему сидела за столом, допивая кофе.

– Я хотела с тобой поговорить. – сходу взялась за дело Аня.

– О чем нам подруга говорить?

– О тебе.

– Вот еще. Опять начинаются воспитательные меры. Ты мне, что, мой Леня, что будешь воспитывать, а? – по ее побелевшему от злости лицу пошли красные пятная. Это не сулило ничего хорошего для Ани. Слова ее отлетали от несчастной Анны, как горох от стенки и только вызывали в ней необоснованную злость.

Аня впервые в жизни разозлилась на нее, – Ты что, хочешь ходить по улицам, как воскресший зомби? Тебя, что ничего не интересует, кроме этой убийственной выпивки?

– Ой, не напоминай мне о водке, меня и так тошнит? Да мне сейчас и жить то не хочется, пойми ты?

Аня в своем порыве помощи наткнулась на непробиваемую броню, обернутую вокруг Собиновой, и не дающую достучатся до ее больного состояния. И ничто не могло сдвинуть, разрушить этот кокон, ставший препятствием между ними.