Нина Линдт - Последний рыцарь короля

– То есть, – начиная чувствовать себя полной идиоткой, спросила я: – донна Анна, то есть я, никогда не встречалась с этими несчастными лично? И никогда не была здесь?

– Никогда, – подтвердил отец Джакомо и заботливо посмотрел на меня. – Донна, вы хорошо себя чувствуете?

– Вы сняли с моей души тяжелый камень, – ответила я, едва сдерживая себя, чтобы не расхохотаться над собственной глупостью, – я ведь думала, что совсем забыла о своих визитах сюда.

Женщина все это время сидела на соломе, прижимая к себе кулек из тряпок, которые, должно быть, были ее единственным имуществом, не считая, конечно, пары грязных мисок на убогом столике, больше напоминавшем табурет, и испуганно следила за нашим разговором. Как только мы умолкли, она осмелилась обратиться к отцу Джакомо.

– Донна? – спросила она, указывая на меня. – Донна Анна?

Отец Джакомо кивнул и не успел глазом моргнуть, как женщина, отложив в сторону кулек с одеждой, бросилась на колени передо мной и, схватив за руку, принялась целовать ее, бормоча слова благодарности. Отцу Джакомо потребовалось усилие, чтобы освободить меня и усадить женщину на место. В это время пока я, в шоке от убожества жилища и состояния женщины, оглядывалась вокруг, куль с одеждой зашевелился и оттуда раздался плач. Оказалось, что там лежал завернутый в тряпки младенец.

– Эта женщина родила совсем недавно, – сказал мне священник.

– Но чем же я помогла ей, если она живет в такой нищете? – спросила я.

– Вы спасли двух ее детей. Мальчика отправили в услужение в дом своих друзей, а за девочку заплатили деньги, и она смогла попасть в монастырь послушницей. Муж этой женщины получил работу в кожевенной мастерской, но, видно, зарабатывает всего ничего. Эту женщину зовут Собрина, она была беременной, когда вы исчезли, донна.

Младенец кричал, надрываясь, сжимая ручки в кулачки. Женщина тщетно старалась его успокоить. Я оглянулась – похоже, наш визит вызвал любопытство у окружающих, и у входа в комнату собралась толпа. Женщина со слезящимися красными глазами, качая ребенка, что-то рассказывала мне, но я не понимала ничего, кроме отдельных слов, которые связывала между собой, додумывая текст. Она была молода, но у нее уже не было половины зубов, красные глаза с тонкими белесыми ресницами гноились, грязные волосы выбивались из-под чепца. Ребенок продолжал надрываться, я не выдержала и, наклонившись к женщине, взяла ребенка на руки. Собрина испуганно замерла, и по молчанию, воцарившемуся вокруг, я поняла, что совершила ошибку. Зато ребенок тоже умолк, удивленно глядя на меня, хотя я не была уверена, видят ли новорожденные. Тряпки, в которые он был завернут, не отличались чистотой, и, присмотревшись к ребенку, я заметила вшей у него в голове.

– Донна Анна, что вы делаете? – нашел в себе силы отец Джакомо.

– Успокаиваю ребенка, – ответила я. – Вы заметили, святой отец, бедняжка весь овшивел. – Вши уже крепко обосновались в жиденьких волосиках малыша, я сбрасывала целые колонии из яиц, а малыша эта процедура, похоже, забавляла, потому что он издал нечто похожее на радостное восклицание.

– Он такой худенький, – ответила я, с сожалением глядя на ребенка. – Отец Джакомо, вы сможете проследить за тем, чтобы ему купили пеленки и колыбель?

– Колыбель-то зачем? – спросил он. – Они все спят здесь в углу.

– Мне кажется, что так будет теплее. Одеяла, кровать для родителей, все, что возможно на эти деньги, – я протянула мешок священнику.

– Но, донна, – попытался возразить он, – вы же хотели разделить эти деньги еще на две семьи.

– О них я позабочусь позже, – качая младенца, но стараясь не прижимать его к себе слишком близко, сказала я. – Вот, – я передала младенца Собрине и сняла с себя плащ, – пусть пока накрывают его этим. Так ребенку будет теплее.

– Донна! – священник на миг посмотрел на меня с нежностью, затем передал плащ Собрине, переведя ей мои слова. Собрина снова заговорила, пылко выражая благодарность.

– Анна! – вдруг подняв ребенка перед собой, сказала она. – Я назову ее Анна.

Мне стоило большого труда избавиться от горячечной благодарности Собрины и распрощаться. Еще больше труда стоило пробиться сквозь толпу бедняков, которая ждала на улице. Они бежали за нами, окружали, кричали, жаловались, просили, клянчили. Женщины показывали своих детей, больные демонстрировали болячки, и все это скопище нищих преследовало нас, пока мы чуть ли не бегом вышли из квартала.

Я зареклась когда-либо повторять подобный поход и до отъезда из Неаполя сидела дома, как мышка, послушно зубря французский и правила этикета. Герцог не раз со смехом припоминал мне эту вылазку, но польза от нее оказалась велика – отец Джакомо стал относиться ко мне с большой любовью, и между нами зародилась дружба, которая очень удивляла не только Герцога, но и моих друзей.

– Знаете, чего мне не хватает больше всего? – спросил Вадик, садясь в кресло напротив нас.

– Чего? – смеясь, спросила Катя. – Компьютера?

– Мне не хватает теплой ванны, водопровода с горячей водой, и я хочу помидор, – заявила я, падая на постель, где уже сидела Катя. Мы легли с ней лицом к Вадику, болтая ногами в воздухе.

– Я не знаю, как вам, а мне не хватает только музыки. Я бы сейчас даже рок-н-ролл станцевал, даже на медляк бы девчонку пригласил, но чтобы музыка была! А уж о трансе и говорить нечего.

– А может, сам что-нибудь сыграешь? – спросила я. – Вот попросим завтра Герцога достать хоть что-то, похожее на гитару, и ты нам сыграешь.

– Да не достанет он гитару, – отмахнулся Вадик. – Ты же видела, на каких доисторических инструментах они играют. Эх, первое, что я сделаю, когда домой приеду, – включу на полную магнитофон, и пусть соседи терпят, потому что у меня такое ощущение, что я в последний раз нормальную музыку слышал столетие назад.

– А я по телеку скучаю. Привыкла, что он всегда работает, бормочет что-нибудь в квартире… Как только вернемся, я все буду подряд смотреть, без перерыва… И как только они живут без всего этого? Так скучно! – Катя легла на спину и начала крутить в пальцах жемчужное ожерелье.

– Ну, ты неплохо устроилась, согласись, – сказал Вадик, – у тебя в распоряжении пятнадцать человек, смотрящих тебе в рот…

– В отсутствие Ольги, – заметила Катя.

– А все эти тряпки? Тебе же так нравилось их примерять.

– Да, но мы как-то мало выходим, – вздыхая, ответила Катя.

– Ничего, скоро нам предстоит тяжелое испытание, – сказала я. – Герцог хочет, чтобы мы отправились через три дня. Когда прибудем на Кипр, там ты покажешь свои платья и даже, если повезет, увидишь короля.

Я поднялась с постели и вышла на балкон. Мысль о приближающемся испытании угнетала, и я бы хотела, в отличие от моих друзей, оттянуть момент очной ставки с Висконти. Что-то подсказывало мне, что все будет не так просто, как это представлял Герцог.