Игорь Филиппов - Восток Ленинградской области 2030 год. Мир Чагрина. Ненаучная фантастика

Но не сложилось: пришёл запрет не только на охоту, а и вообще на посещение лесов в Ленинградской области… Лишили ленинградско-питерских охотничков предпоследней мужской радости… Нам с сыном оставалось только слушать по утрам ярое токование чернышей да хорканье вальдшнепов, тянущих вечерами прямо над нашими домами…

А вот у Вячеслава совсем смешно получилось: Новгородское областное руководство охоту-то открыло, однако и о здоровье людей в период пандемии извернулось-«позаботилось», запретив охотиться людям старше 65 лет! Получилось, что до 64 лет, 11 месяцев и 30 дней – можно, а уже через сутки – нельзя!.. Не плохо, да? Слава, заслуженный охотник, с детства умело управлявшийся с любым оружием, боевой офицер-лётчик, тоже вошёл в число отказников, бедолага… Вот так «отчудили» начальнички, и не только для опытных «чудовских» охотников, но и для всех охотников земли Новгородской…

В один прекрасный апрельский день, когда весна предприняла очередную несмелую попытку прорыва, мы с Таней и Дрейком пошли прогуляться по окрестным лесам. Шли по только что увлажнённой дождём тропинке, слушали голоса птиц, смеялись, временами касаясь еловых лап и стряхивая друг на друга маленькие дожди из капель, неспешно разговаривали, обсуждая насущные деревенско-изолированные дела. Дрейк энергично перебегал тропинку налево – направо, часто приостанавливаясь и внимая лесным запахам.

В какой-то момент кобель, эффектно мелькая светлой рубашкой оранжево-крапчатого окраса на фоне тёмных еловых зарослей, скрылся с глаз на время, показавшееся мне слишком продолжительным.

– Схожу, посмотрю, куда урвал Дрейк , – сообщил я Тане, и пошёл в сторону умотавшего кобеля.

Продравшись сквозь гущину ельника на старую вырубку, я оторопел от необычности увиденной сцены: Дрейк лежал у ног незнакомого человека, сидящего на пне и спокойно ласкающего нашего кобеля, чрезвычайно недоверчивого к чужим людям. Человек при этом улыбался и что-то говорил Дрейку, от чего тот млел и часто вертел своим шикарным пером, разметая лесной сор так, что шишки летели.

Облик незнакомца был необычен. Густая волнистая грива иссиня-чёрных волос переходила на щеках его в не менее густую чёрную бороду лопатой, на которую свешивались длинные усы, заострённые концы которых отдалённо напоминали усы Сальвадора Дали, вот только у знаменитого художника они искусно закручивались кольцами вверх, а у незнакомца доставали до пояса.

Одет он был броско: мягкие и свободные вельветовые брюки засунуты в чёрные, короткие, надраенные до блеска сапоги; красная шёлковая рубаха с длинными рукавами, широким воротником и перламутровыми пуговицами, расстёгнута, обнажив обильно заросшую чёрными волосами грудь; поверх рубахи – искусно вышитая короткая чёрная безрукавка-жилетка с множеством карманов и кармашков, в одном из которых виднелся чубук короткой трубки; на шее болтался кожаный плетёный гайтан, на котором вместо обычного крестика был подвешен огромный круглый медальон, на первый взгляд серебряный. На поясе – надёжно прикреплённые двойные ножны с парой непальских ножей кукри разного размера. В довершение ко всему в левой руке незнакомец держал чёрную же шляпу с короткой тульей, на манер ковбойской.

По всем статям незнакомец сильно смахивал на цыгана, но… откуда ему здесь появиться?!

Первые слова его были просты и по-хозяйски приветливы:

– Подходи, садись!

Только я подумал, что садиться-то вроде бы некуда, как тут же заприметил сосновый пенёк, почти скрытый во мху.

– Как же я не увидел пенька раньше? – Всколыхнулась было в голове мыслишка. – А может, его и вовсе не было?!

Всколыхнулась мыслишка и… пропала-забылась.

Присев на пень, я довольно долго не решался начать разговор. Бородач, скорчив рожу, осветившую его довольно жёсткое худощавое лицо хитрой улыбкой, неторопливо достал трубку, а из другого кармана – плоскую берестяную коробочку с табаком. Набив трубку, с наслаждением закурил. Чёрт бы меня побрал, если я заметил, как он подносил к трубке зажигалку или спичку – даже уголька ему негде было взять: табак затлел сам собой! Но ведь этого просто не могло быть!

Сделав несколько затяжек и напустив много дыму в безветренное пространство ельника, незнакомец представился:

– Кличут меня по-разному: кто Лесным Цыганом, кто – Цыганом Проводником, кто – Лесником; я же предпочитаю отзываться на Лесного Проводника. Зови, как хочешь, познакомимся поближе, узнаешь и третье моё прозвище, настоящее, а до той поры говорить мне его запрещено. И твою семью, и тебя я давно знаю, ещё со времён жизни моего дальнего родственника Капитона. Помнишь ли такого?

Конечно же, Капитона, иначе – Капку, я знал очень хорошо. В шестидесятые-семидесятые годы прошлого века это был разбитной деревенский враль и хвастун, весёлый кутила, существовавший за счёт соседских угощений или по найму у дачников на деревенские работы, которые он знал и умело исполнял: плотничал, крыл крышу шифером или рубероидом, копал колодцы, вырубал кусты и деревья, косил, даже клал печи. Хорошо разбирался в рыбалке, охоте, знал и отличал всех обитавших вокруг птиц и зверей, читал их следы, был сведущ о грибных и ягодных палестинках, о глухариных токах и медвежьих берлогах, которыми приторговывал, скрывая от местных егерей. Разговоры с ним были захватывающе интересны и познавательны. Внешность его очень походила на внешность Лесного Проводника: смуглый, худощавый, очень сильный и ловкий человек цыганского облика.

Так сложилось, что закончил Капка свою жизнь на моих руках, отравившись у соседей палёной водкой. Удерживая его голову на своих коленях – пока ехала скорая помощь из посёлка Паша – около получаса я слушал затихающие удары его сердца, стараясь хоть как-то занять умирающего разговорами… Скорая приехала через пять минут после ухода Капитона из жизни.

Лесной Проводник продолжил:

– После земной смерти Капитон попал в другой Мир, о котором скоро расскажу. В момент этого перехода ты был с ним рядом, сочувствовал ему, поддерживал, а значит – являлся Проводником, и теперь я тебе должен помогать в твоих делах.

Но кто же рассказывал Лесному Проводнику о моей семье, о моей службе на Северном Флоте, в Военно-Морской Академии, о Татьяне, детях, даже о собаках, да ещё в таких подробностях? На все эти мои вопросы Лесной Цыган только хитро улыбался…

В разговоре, совершенно неожиданно для себя, я упомянул Чагрин камень и свою придуманную легенду о богатыре Чагре. Лесник ощутимо вздрогнул, пару минут пристально смотрел на меня, как бы оценивая и что-то решая, а потом попросил выслушать его со вниманием.