Владимир Подгальский - Агарта

Летом 1938 года перед досрочным окончанием школы Белова вызвали в областное управление НКВД. Его принял лично начальник отдела кадров управления, слегка располневший мужчина, с тремя шпалами в петлицах – капитан государственной безопасности. Чуть в стороне сидел высокий поджарый человек, лет тридцатипяти с седыми висками и маленькими усиками. Судя по петлицам, он был майором. Начальник отдела кадров вежливо расспросил Феликса о его планах.

– Это хорошо Феликс, что ты, как и твой героический отец, решил посвятить свою жизнь защите нашей социалистической Родины. Тебе дали блестящие рекомендации твой тренер и директор детского дома.

– В анкете написано, что твоя бабушка воспитывалась в Смольном институте благородных девиц? – заговорил майор на немецком языке. – Она хорошо тебя успела обучить?

– Мы так играли. С детства она со мной разговаривала в основном на немецком и французском языках, – стал отвечать Феликс на немецком. – Она рассказывала, что в Смольном институте бывали дни, когда говорили только на французском или на немецком языке, а за пророненное русское слово невнимательной девочке надевали на шею картонный язык. Она должна была блуждать по галереям института и не могла даже присесть. Это длилось до того времени, пока она не услышит русскую речь от кого-нибудь другого, и тогда язык переходил следующей жертве.

– Ну что, Владимир Харитонович? – Капитан посмотрел на майора.

– Баварский диалект. Скорее даже среднебаварский. Так говорят в округах Нижняя и Верхняя Бавария, а также в Австрии, – повернулся майор к начальнику отдела кадров. Тот удовлетворенно кивнул и что-то отметил в карточке. – Тебе бабушка тоже надевала картонный язык, – спросил майор на французском.

– Нет. Но если до ужина я не сбивался на русский, то мне давали что-нибудь сладкое на десерт.

– Говорит правильно, но без грассирования, – посмотрел майор на капитана. – Это ничего. За три месяца разговорной практики с носителем языка научится правильно картавить.

– Да! Хорошо раньше дворян обучали, – со значением проговорил капитан.

Феликс напрягся. К дворянам отношение было негативное.

– Вот какое дело, Феликс, – сказал майор. – Ты знаешь, что твой отец служил в Отряде особого назначения при Президиуме ВЧК и назвал тебя в честь Дзержинского.

Феликс кивнул.

– Я знал твоих родителей. Хорошие были люди. Мы хотим, чтобы ты поступил в Саратовское военное училище пограничной и внутренней охраны НКВД.

– Дворянское происхождение моей бабушки не помешает? – решил Феликс поставить все точки над «i».

– Феликс Эдмундович был сыном мелкопоместного польского дворянина шляхтича, – улыбнулся кадровик. – Так же как Вацлав Менжинский. Происхождение не определяет сущность человека. Главное – твоя вера в советскую власть и в идеалы революции. Так какой будет твой положительный ответ?

После небольшого раздумья Белов согласился. И не пожалел. В училище Феликс был на хорошем счету. Не только потому, что хорошо учился. Таких курсантов было немало. Начальство ценило, что он выигрывал все соревнования по боксу, поднимая престиж училища. В ноябре 1939 года в Куйбышеве проходили региональные отборочные соревнования по боксу. В полуфинале Феликс получил удар в голову от своего соперника, и в результате клинической смерти его место занял Никита.

Перед обедом начался обход.

– Как себя чувствуете? – подошел к Никите заведующий отделением.

– Хорошо, Валерий Иванович. Когда меня выпишут? Мне в училище надо возвращаться, – насел он на доктора.

– Да! Вижу тебе лучше. Еще денек за тобой понаблюдаем, а там посмотрим. К тебе тренер прорывается. Примешь?

– Да.

– Общайтесь! Только не долго, – разрешил тренеру доктор.

– Виноват, Николай Андреевич! – поднял Никита вверх руки. Белов пообещал, что укатает своего соперника из общества «Трудовые резервы» Саргосяна в первом раунде. Ковалев проспорил бутылку армянского коньяка тренеру соперника. – Разбогатею, верну!

– Ладно! Чего уж там! Знаешь, как я испугался, когда спортивный врач сказала, что ты умер?

– Задерживают меня врачи, Николай Андреевич. Вы, наверное, езжайте сами. А я потом приеду. – Сейчас Никите хотелось остаться одному. Знания впитались поверхностно. Требовалось много времени для осознания всех деталей жизни этого общества.

– Посмотрим. Доктор сказал, что, может, завтра выпишут.

Ковалев достал из портфеля сверток.

– Здесь тренировочные штаны, майка и носки. Верхнюю одежду и свитер я оставил у завхоза. При выписке отдадут.

Разговор с тренером утомил Никиту. Он боялся, что опытный следователь что-то заподозрит, и применил телепатию. Телепатия действовала и в этом теле, но после ее применения хотелось спать. Но небольшие несоответствия в поведении Белова тренер списал на полученную травму.

После ухода тренера Никита копался в знаниях Белова. Он почувствовал облегчение, что попал в тело будущего пограничника, а не «антисоциального элемента». Теперь, по-хорошему, ему надо переехать туда, где его никто не знает, а значит, не заметят изменения в поведении. Вот только до окончания пограничного училища было еще далеко. Это был главный минус. Белов принял присягу, а согласно Обязательству теперь присяга переходила на Никиту. Он мысленно прокрутил слова присяги:

«Я всегда готов по приказу Рабоче-крестьянского правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик, и, как воин Рабоче-Крестьянской Красной армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».

Утром 30 ноября Никита проснулся в хорошем настроении. У него почти ничего не болело. После завтрака по радио передали важное правительственное сообщение: «По приказу Главного командования Красной армии, ввиду новых вооруженных провокаций со стороны финской военщины, войска Ленинградского военного округа в 8 часов утра 30 ноября перешли границу Финляндии на Карельском перешейке и в ряде других районов».

Никите стало тревожно. Если честно – воевать ему не хотелось. Он доверял Айрису и руководству школы, которые считали, что это тело максимально подходит для выполнения всех обязательств миссии, но ситуация была непростой. Физическое тело Белова имело множество нарушений и нуждалось в сильном исправлении. Для этого необходимо время и мощные источники энергии. Единственное, что он помнил о советско-финляндской войне, – это то, что она продлилась недолго. Потом наступит больше года мирного времени до войны с Германией. За этот промежуток необходимо сделать все дела и вернуться в Агарту. Он уже стал скучать по Сезаре, своему уютному домику и любимой работе. Никита улыбнулся, осознав, как расставил приоритеты. Сезара была на первом месте, а работа на последнем. Наверное, надо что-то менять. Захотелось снова прижаться к Сезаре. Эта женщина всегда его вдохновляла.