Дмитрий Соловей - Вернуть или вернуться?

Встретивший нас Ничипор, понятное дело, кадровым перестановкам не обрадовался. Иван Григорьевич и так грозился его уволить, а тут ещё какой-то Сергей появился и тоже претендует на роль продавца в небольшой лавке. Парень встретил нас хмуро, что-то буркнул и продолжил делать карандашом записи в амбарной книге.

– Что скажешь? – развел я руками, демонстрируя Сергею убожество заведения.

С точки зрения человека XXI века, торговая лавка больше напоминала крепкий сарай. Сколоченное из широких досок строение вызывало скорее недоумение, а не желание его посетить. Окон у лавки не было. Зато имелись вторые, внутренние двери со стеклом. Днём первые двери распахивались словно ворота. Они имели крепкие замки и предназначались для надёжного запирания товаров на ночь. На внутренних поверхностях створок была нарисована своеобразная реклама с перечнем товара.

– Темно-то как. Покупатели хоть видят, что берут? – стал осматриваться Серёга внутри.

Ничипор стрельнул в него глазами, но промолчал.

– Муку и что-то крупногабаритное прямо с телеги продают, – просветил я. – В самой лавке то, что пользуется спросом у крестьян: гвозди, пилы, табак, соль, сахар, немного чая, но его мало покупают. У самих крестьян скупаем то, что привозят они: сырую шерсть, пеньку, смолу. С этим товаром батька едет в Ростов и дальше.

– Бумагу для письма двадцать стопок закупили, – вклинился в перечисление ассортимента Ничипор.

– Тоже ходовой товар у крестьян? – хмыкнул Серёга.

– У Лукашина тюки на барже подмокли, вот мы и купили за рубль всё, – пояснил Ничипор. – Может, кому писать или на скрутку табака сойдёт. По субботам у нас тут знатные торги.

– Торги, может, и знатные, – вздохнул Серёга, – но товар убогий. Никакого размаха коммерции. Ещё и воняет.

Ничипор обиженно надулся, снова принялся листать амбарную книгу и с разговором больше не лез. Мы же с Серёгой вышли из лавки.

– Как этот Ситников ещё стал купцом второй гильдии? – недоумевал Сергей. – Там же какие-то солидные деньги положено иметь.

– Дела у Ситникова шли неплохо. Но в позапрошлом году он на зимней переправе потерял крупную партию товара. Двух лошадей погубил, хорошие повозки и сам товар. До сих пор не оправился от той потери, но, молодец, держится на плаву. По пятьдесят рублей платил за обучение сына в гимназии.

– Нужно что-то делать, как-то поднимать доходность заведения, – продолжал рассуждать Сергей, оглядывая строение снаружи. – Например, побелить лавку изнутри, чтобы помещение зрительно светлее стало. Запретить посетителям мочиться позади лавки.

– Можем и побелить, – не стал я возражать. – Заодно порядок наведём и ревизию Ничипору устроим.

Мы вернулись в лавку.

– Что там за бумагу писчую купили? – заинтересовался Серёга и попросил ему показать.

Бумага мало того что была изначально серой и рыхлой, так ещё из-за того, что подмокла, местами заплесневела и пошла волнами.

– С табаком вместе возьмут, – оценил я её.

– Для рисунка тоже годится, если чуть под прессом подержать, – рассматривал Сергей один из листов. – Пером я мог бы что-то графичное изобразить.

– Не купят, – сразу прервал я его. – Кому твои картинки нужны? Это же не икона и не царь-батюшка.

– А что, царя купят? – встрепенулся Сергей.

На эту тему и я задумался. В памяти Коленьки аналога не имелось. Но сам я помнил, что в дореволюционной России крестьяне всякие лубки с картинками покупали, изображения царя пользовались популярностью.

– Если где-нибудь найти фотографию, то можно нарисовать портреты. Оформить в деревянную рамку, – продолжал Серёга развивать свою мысль.

У меня однозначного мнения насчёт портретов Александра III не было. Зато я подумал, что такую бумагу можно использовать для упаковки. И тут же одёрнул себя, вспомнив, что не тот контингент посещает лавку Ситникова. Но свою идею Серёге озвучил. Тот тут же в неё вцепился.

– Точно! Можно ваш табак из мешка расфасовать и продавать в коробочках.

– Это увеличит цену, мужики пойдут к другому купцу и купят на развес по привычной стоимости, – напомнил я очевидное. – А те, кто побогаче, в нашу лавку не зайдут.

– Так мы сами сдадим товар в магазин, – не соглашался Серёга. – Давай бери пачку бумаги, отсыпай табак, и возвращаемся домой.

По пути мы вспомнили, что прибыли из цивилизованного времени и привыкли каждый день пользоваться мылом. Плюс Серёге мыло требовалось для краски.

– Ещё нужно немного канифоли и льняного масла, – перечислял приятель необходимые ингредиенты.

– Льняное масло найдём дома, а канифоль нужно купить, – ответил я, хотя очень сомневался, что мы сможем сделать что-то путное из этих ингредиентов.

– Всё получится, – убеждал меня Сергей. – Я, правда, не помню точных пропорций и соотношений, но нечто похожее на типографскую краску замутим. К тому же нам не линогравюры печатать, а всего лишь примитивный текст на упаковках.

Дома мы расположились под навесом рядом с конюшней. Пока я определялся с размером упаковки и резал сапожным ножом трафарет, Сергей, словно средневековый алхимик, собирал ингредиенты. Залез в печь, которая была в доме и не топилась, наскрёб сажи, затем накрошил мыло и канифоль. Я ему выдал льняное масло. Маруську это, конечно, не могло не заинтересовать, но латунную миску мы у неё выцыганили с трудом.

Павлина Конкордиевна близко не подходила, хотя наблюдала, явно намереваясь потом всё доложить Ивану Григорьевичу.

Текст для упаковки был примитивным: «ТАБАКЪ» (крупными буквами) и ниже «Лучшее качество в России!» (помельче). Не поручусь, что буквы получились идеальные, да и резал я их на шероховатой поверхности. Сергей тем временем уже поджёг в миске льняное масло, ввёл в него канифоль, сажу и наструганное мыло. Пока не остыло, он начал быстро всё вымешивать деревянной лопаткой, тоже позаимствованной у Маруськи. Из пакли и какой-то тряпицы мы собрали подобие тампона и приступили к пробам.

Первый оттиск получился немного расплывчатым по углам. Но зрителей, кто упорно делал вид, что им безразлично, процесс всё же заинтересовал. Впрочем, дед Лукашка, что-то прошамкав беззубым ртом, сразу удалился, Павлина Конкордиевна почти сразу отвлеклась на другие дела, и лишь Маруська долго стояла с восторженным выражением лица.

Я продолжал штамповать текст на будущих упаковках и не сразу понял, что произошло. Небольшой курятник шёл пристроем к конюшне почти впритык к забору, отделяющему двор купца от соседей, и соседский пёс периодически устраивал подкоп и забирался, чтобы своровать курицу. И сейчас Павлине Конкордиевне повезло застать собаку на месте преступления.

– Фроська, твоя блохастая дрянь снова в нашем курятнике! – заголосила тётка так, что её могли услышать на другой стороне улицы.