Александр Харников - Ясный новый мир

19 июня 1918 года, полдень.

Петроград. Сергиевская улица, дом 83,

квартира Дмитрия Мережковского

и Зинаиды Гиппиус

В последние, наполненные подготовкой к выступлению дни Борис Викторович Савинков и другие руководители организованного им «Союза защиты Родины и свободы» поселились в большой квартире Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус. Именно сюда сходились все нити заговора, именно здесь Савинков встречался с Марией Спиридоновой, Вячеславом Александровичем и еще одним загадочным господином с эскадры адмирала Ларионова, которого поздним вечером привела с собой Мария Спиридонова.

Очевидно, разговор с этим человеком убедил Савинкова в успехе задуманного. И даже более того – ему он вскружил голову обещанием содействия якобы сочувствующих ему матросов и офицеров эскадры – силы запредельной мощи. Если один раз эта сила, поднатужившись, сумела подсадить к вершине власти Сталина и его камарилью, то почему теперь то же самое она не сможет сделать ради него, Савинкова, величайшего революционера всех времен и народов?

Вообще-то, Савинков встречался с капитаном 3-го ранга Алексеем Гусевым, начальником особого отдела ракетного крейсера «Москва», по прозвищу Папа Мюллер. У Алексея Николаевича, конечно, было немало достоинств, но в их числе отсутствовала любовь к погибающей русской демократии, а также борьба за завоевания революции, о которых так любил потрепаться перед своими соратниками Савинков. А если бы капитана 3-го ранга попросили бы честно и откровенно высказаться о самом Савинкове, то от произнесенной тирады, наверное, завяли бы уши даже у боцмана-сверхсрочника. Но наивный Борис Викторович всего этого не знал и с превеликим удовольствием позволял развешивать на своих ушах спагетти.

А время шло, и Бориса Викторовича торопили сразу с двух сторон. С одной стороны, его понукали встревоженные французы, обнаружившие на фронте почти готовую к наступлению германскую группу армий «Принц Леопольд». С другой стороны, избранный в марте Верховный Совет Советской России на своем заседании уже принял новую Конституцию, и теперь уже тридцатого июня, в воскресенье, эта новая конституция выносилась на всенародное обсуждение, ответ которого с вероятностью девяносто процентов должен быть положительным.

Савинков понимал, что если Сталин и компания сумеют завершить легитимацию своего режима, то тогда даже частный успех в столице не гарантирует ему успешной роли «спасителя Отечества» и «демократического диктатора». Для того чтобы к центру города подошли матросы из Кронштадта и Красная гвардия с окраин, потребуется не более двух-трех часов, и тогда восстание, ударный костяк которого составляли лишь несколько сотен офицеров-фронтовиков, будет утоплено в крови. Поэтому выступить надо было раньше тридцатого числа, и вместе с членами большевистского правительства при начале восстания необходимо также было поголовно уничтожить депутатов этого самого Верховного Совета, а также окопавшееся в Гатчине семейство Романовых, да так, чтобы свалить это деяние на большевиков. На этом особо настаивали французы – очевидно, у них на этот счет был какой-то свой, особенный резон.

Помимо Дмитрия Мережковского, Зинаиды Гиппиус и проживающего у них Дмитрия Философова, а также самого Бориса Савинкова, с которого восторженная Гиппиус была готова сдувать пылинки, на квартире постоянно находились: секретарь и любовница Савинкова Любовь Дикгоф (Эмма Сторэ), ее муж барон Александр Дикгоф, готовившийся стать при будущем «демократическом диктаторе» кем-то вроде министра иностранных дел.

Еще там находились начальник штаба будущего восстания полковник Александр Перхуров, казначей организации Флегонт Клепиков, а также два полковника-латыша, один из которых, Карл Гоппер, занимался в савинковской организации кадрами, а второй, Фридрих Бриедис, отвечал за разведку и контрразведку. Короче, квартира была переполнена, и только то, что Мережковский и Гиппиус постоянно принимали в своей квартире множество самых разных людей, спасало от провала Савинкова и его приближенных.

Но это впечатление было обманчивым – наблюдение за «нехорошей» квартирой велось настолько плотно, насколько это вообще было возможно в начале ХХ века с частичным использованием средств ХXI века. И хоть пока ничего не предвещало для заговорщиков беды, но их уже измерили, взвесили и признали годными для того, чтобы брать.

Поэтому люди, которые должны были принять участие в этом торжественном финале, уже подтягивались к дому № 83 по Сергиевской улице через проходные дворы, которых было много в этом районе Петрограда, дабы раньше времени не спугнуть издерганного нехорошими предчувствиями Савинкова. Вроде все было готово к перевороту, но сил было явно недостаточно, а находившиеся в его распоряжении около восьмисот уволившихся из армии после Рижского мира офицеров были разрозненны, плохо вооружены и обладали крайне низким боевым духом.

Лозунг «войны до победного конца», под которым официально выступал возглавляемый Савинковым СЗРиС, был крайне плохой идеей для продвижения его в массы, тем более что пригодных для этого масс находилось не так уж и много. Армия не была распущена, погоны никто не спешил отменять, юнкерам школ прапорщиков, которые пробились в военные училища своим потом и кровью, дали доучиться, и кого отправили в запас уже в офицерском звании, а кого зачислили в кадры новой армии, или даже Красной гвардии.

Многие из тех, кто в нашей истории примкнул к контрреволюционерам, на этот раз сражались на окраинах бывшей Российской империи совсем на другой стороне. Так, например, кавалер четырех георгиевских крестов штаб-ротмистр Виленкин, в нашей истории бывший начальником кавалерийского отделения СЗРиС, в данный момент в составе конно-механизированной бригады Красной гвардии рубился с британскими наемниками в районе Басры. Где-то вместе с генералом Деникиным на Кавказском фронте воевал полковник Страдецкий, который в нашем прошлом отвечал в Союзе за связь с Добровольческой армией. Многие и многие из тех, кто в нашей истории пошли против Ленина и Троцкого, в новом варианте отнюдь не желали выступать против Сталина и его окружения.

Поэтому выступление Савинкова были готовы поддержать только несколько сотен офицеров. Полковник Гоппер и сам не был уверен – сколько именно из них поддерживают Союз только на словах, а сколько в решающий час выйдет на улицы с оружием в руках. Но величайший авантюрист в истории русской революции считал, что находится на подъеме, и всего лишь мгновение отделяет его от момента, когда он вскочит в седло вороного коня [4] В нашей истории «Конь вороной» – это в значительной степени автобиографическая книга Савинкова, посвященная итогам Гражданской войны. и под бой колоколов торжественно въедет в Зимний дворец.