Юлия Маркова - В дни Бородина

Примечание авторов:* это мы знаем, что Мюрат маршал, но для родившейся в Мире Подвалов тевтонки Гретхен существуют только генералы (группенфюреры) и орденские магистры, но это должность, а не звание.

Лилитки вообще крепкие девки; и конные латники Гапке, которых я когда-то считала особо крутыми парнями, не идут с ними ни в какое сравнение. И это неудивительно, ведь их специально создавали как совершенных воинов высшего порядка – храбрых, сильных, бесстрашных и к тому же очень умных. А еще у них сильно развиты чувство локтя и взаимовыручка. И за своих они стоят горой. Они вообще совершеннее нас, обычных людей (даже таких высших арийцев, как русские), но нос при этом не задирают. Наоборот, высшими существами они считают обычных людей, а как самого высшего из высших почитают нашего общего обожаемого командира Серегина. А поскольку он русский, то и они хотят стать русскими, и это у них неплохо получается. Я тоже стараюсь следовать по тому же пути (правда, у меня еще не все получается) и горжусь, что у меня такие замечательные кригскамрадши.

Одним словом, мы пробились насквозь через вражеский строй, отрезав часть французских кавалеристов от основной массы их камрадов, которые после нашего удара обратились в бегство, и прижали их к отчаянно рубящейся местной русской легкой кавалерии. Эти русские бойцы, в которых сразу же можно разглядеть истинных арийцев, несмотря на превосходство противника в классе и численности, отважно встали у него на пути и дрались насмерть до самой победы. Зато французы, поняв, что они попали между огнем и полымем, начали бросать на землю оружие, спрыгивать с коней и, подняв вверх руки, просить пощады; по крайне мере, со своим знанием латыни я именно так поняла их крики: «Miséricorde! Miséricorde! Miséricorde*!»

Примечание авторов:* M iséricorde (фр.) – милосердия. Причем на латыни это слово будет звучать почти так же – misericordiae.

На этом участке сражение завершилось, и забрызганные кровью до самых верхушек четырехугольных шапок русские кавалеристы в отделанных белыми галунами темно-синих мундирах, тяжело дыша, в некотором обалдении смотрели, как наши лилитки пинками гонят в их строну сдавшихся пленных. Тут надо сказать, что мы – те, кто уже привык к грозному виду этих совершенных воительниц – не замечают ни их большого роста, ни мускулистых фигур, ни чуть скошенных глаз, высоких скул и, самое главное, острых ушей. А для местных, надо понимать, все это еще было в диковинку*, как и униформа цвета хаки без единого блестящего предмета, в которую Серегин обмундировал свое войско.

Примечание авторов:* В силу того, что она сама девушка, Гретхен не понимает, что самое главное удивление у русских кавалеристов производят не лица лилиток, их рост или экипировка, а выпирающие вперед вторичные половые признаки внушительных размеров, которые невозможно скрыть нагрудниками уланш и кирасами рейтарш. Да и сами эти элементы экипировки приспособлены к женским, а не мужским фигурам, и призваны не скрывать женские достоинства, а подчеркивать их.

Но вот от рядов местных кавалеристов, тронув бока своего коня шенкелями, отделился один, в отличие от остальных, в черном мундире, и без шапки на чуть тронутой сединой голове. Вложив в ножны окровавленный и иззубренный палаш, этот человек направился прямо к Серегину, который ждал его, положив поперек седла светящийся меч Бога Войны. Сразу было видно, что это большой начальник, поэтому передовые ряды лилиток безмолвно расступились, пропуская этого человека к нам. Он же приближался, внимательно оглядывая уступающих ему дорогу лилиток, их длинные прямые палаши, испачканные в крови до самой рукояти, их мускулистые руки, обтянутые черными перчатками, закинутые за спину супермосины, а также уверенные в себе лица и чуть прищуренные глаза. Видимо, все увиденное ему нравилось, отчего на губах у него появилась тень легкой улыбки. Наконец, не доехав до Серегина нескольких шагов, этот незнакомец остановил коня и в знак приветствия, подняв вверх правую руку, провозгласил:

– Генерал-майор артиллерии Костенецкий Василь Григорьевич, послан до вашей милости от главнокомандующего русской армией генерала от инфантерии Кутузова Михайлы Илларионовича с особым поручением.

Серегин не торопясь убрал меч Бога Войны в ножны и тоже поднял в приветствии правую руку, после чего ответил местному генералу:

– Капитан спецназа ГРУ Российской федерации, командующий собственной армией, самовластный князь Великой Артании, бог священной оборонительной войны и первый заместитель архангела Михаила, он же Бич Божий, Серегин Сергей Сергеевич послан к вам на помощь самим Небесным Отцом (он же Творец или первое лицо Троицы), который желает исправить к лучшему линию жизни этого мира.

Как только Серегин произнес эти слова, в небесах, будто подтверждая их, прогремел гром, заглушивший даже грохот орудийных залпов.

Тогда же. Там же.

Генерал-майор артиллерии Василь Григорьевич Костенецкий.

Когда я следовал по поручению главнокомандующего всей русской армией генерала от инфантерии Михайлы Илларионовича Кутузова в деревню Утицу, мне довелось проезжать мимо расположения уланской бригады из состава четвертого кавалерийского корпуса графа Сиверса, в гордом одиночестве прикрывавшей левый фланг русской армии. И в этот момент я увидел, как, обходя разбитые флеши, в сторону несчастных улан скачет почитай вся французская кавалерия, а впереди, блестя начищенной бронзой своего облачения – прославленные кирасиры генерала Нансути, знаменитые своей выучкой. Ни мгновения не колеблясь, я обнажил саблю и встал в единый строй с уланами. Иного пути у меня не было, ибо как я мог, отговорившись важным поручением, уехать от этих людей, готовившихся победить или умереть, но не отступить? И тогда я решил, что, несмотря на поручение главнокомандующего, вместе с уланами я вступлю в этот неравный бой; и пусть я в нем погибну, но честь моя будет спасена. Кто же мог знать тогда, что меня вела рука самого Всевышнего, и когда я вставал в строй Литовских улан, то был на верном пути, и поручение главнокомандующего само найдет меня там, среди героев, покрывших себя в том бою неувядаемой бессмертной славой.

Не дожидаясь, пока французские кирасиры ударят в наш строй всей своей массой, уланы наклонили пики с трепещущими на них флюгерами* и всей бригадой ринулись во встречную атаку. В этот момент, казалось, были слышны только топот копыт да заунывный угрожающий вой, издаваемый флюгерами во время быстрой скачки. И тут, когда до столкновения двух конных масс оставались считанные секунды, послышался низкий, усиливающийся свист, а потом в глубине вражеского строя раздался резкий грохот такой силы, будто там взорвалась целая повозка с артиллерийским порохом. Несомненно, это был разрыв чего-то вроде огромной мортирной бомбы, выпущенной орудием исполинского размера. Мне, как артиллеристу, невозможно даже представить орудие, которое могло бы метнуть снаряд такой силы. Сразу после того взрыва до наших ушей донеслось пронзительное ржание десятков раненых и умирающих лошадей. Людских же криков и проклятий за дальностью расстояния слышно еще не было.