Галина Гончарова - Азъ есмь Софья. Крылья Руси

А толку? Карлос физически не мог ничего, хоть ему всю «Камасутру» по листику скорми, как цинично выразилась сестрица Соня!

Сделать ребенка от кого-то еще у ее величества возможности тоже не было, разве что Хуан постарался бы, но дражайший супруг и в мыслях не имел наставлять рога нежно любимому и всячески опекаемому братику. Что вы, как можно-с?!

Да и сама Мария позаботилась.

Какой лучший способ от загулов супруга? Да сделай ты так, чтобы у него на других сил не осталось! Не умеешь? Учись! И сама удовольствие получишь, и насчет мужа спокойна будешь. Скандалы – это не метод, любовью надо, и только любовью! Лаской и нежностью.

Карлос старшую сестру (пусть Мария была примерно его ровесницей, но замужем за старшим братом – значит, старшая сестра) поцеловал в щеку. И подарил гарнитур с рубинами.

Мария поблагодарила вполне искренне.

Она привязалась к этому уродцу. Карлос, несмотря на все его недостатки, то есть дурную кровь, беду с разумом и телом и дворцовое воспитание (только сейчас Мария понимала, что сделала для нее сестра и как уродуют во дворцах тела и души власть имущих), был милым и добрым парнем. Даже скорее мальчиком. Ума-то Бог недодал…

Глуп он не был, но наивен – да! Мария иногда поражалась, какими заковыристыми путями идут мысли в этой несчастной голове.

– Милая сестрица…

Протокольные фразы – и искренняя приязнь в глазах, на которую она и отвечала таким же теплом, заботой, участием. Не жалостью, вот жалости у нее не было, недаром говорят, что дети и животные не обманываются. Карлос чувствовал отношение женщины к себе и в ответ дарил Марии искреннюю симпатию. Дон Хуан видел, как жена относится к его несчастному братишке, без брезгливости, без отвращения, с сестринской заботой – так сможет не всякая женщина, и искренне уважал Марию за эти чувства.

– Ваше величество…

Мария отвечала вежливыми заковыристыми фразами, с трудом (после родов-то!) подбирая слова, но в ее глазах было настоящее тепло, которого так мало получал бедный испанский мальчик. И Карлос улыбался в ответ. А вот Мария-Луиза так и сожрала бы!

Ну и шут с ней, пусть злобится. Главное, чтобы не укусила.

– Что случилось?

Павел Мельин смотрел на боцмана, отмечая и каменное выражение лица, и злые глаза, и стиснутые губы. Ох, непростое что-то сталось. Но что?

Петр Игренев сплюнул за борт, избегая попасть на чисто выскобленную палубу, – за такое могли и корабль драить заставить от носа до кормы. Боцман ты там, не боцман…

– Да юнга этот…

– Меншиков? – тут же вспомнил Павел.

– Он, стервец!

– Что натворил этот щенок?

Неприязнь Павла была оправданна. Ну не любят люди «протекционистов». Нигде и ни в какое время!

А Меншиков попал на флагман именно что по протекции. Выгнанный за воровство из царевичевой школы, он, вообще-то, должен был отправиться куда-нибудь на галеру на веки вечные – пусть не гребцом, но юнгой там немногим лучше. Вместо этого царевна Софья лично попросила Павла приглядеть за парнем. Мол, коли исправится – хорошо, ну а если нет – пусть суд ваш будет короток и справедлив, слова не скажу.

Уж чем этот сопляк заинтересовал царевну?

Но Мельин честно приглядывал за мальчишкой и друга приставил. Ну и что? Трех месяцев не прошло…

– Ворует он. У команды крысятничает…

– Не оговор?

– Нет. У Мишки браслет пропал, с боя взятый, уж он убивался. Деньги пропадали, а тут…

Павел кивнул.

Ну да, деньги – дело такое, на них же не напишешь, где чьи. А вот браслет – вещь памятная, трофейная…

Турки последнее время сторожились и старались не задевать русских, но стычки иногда происходили. И трофеи, конечно, были. Поль у команды по карманам не шарил, справедливо рассудив, что от медяков казна не обеднеет, а матросам приятно будет. Что с боя взято, то свято. Ну и…

Браслет и браслет, что в этом такого? В браслете-то ничего, но в его пропаже!

Петр, не поднимая шума, и принялся обыскивать корабль, рассудив, что посреди моря спрятать уворованное особенно некуда, а умному человеку все тайнички завсегда откроются.

И – нашел в небольшом тайничке. Тот, кто его оборудовал, явно был новичком, не подумав, что свой-то корабль и капитан и боцман до досточки знают. А как иначе? Ты ж ему жизнь доверяешь, хоть в шторм, хоть в бой, – и платить обязан любовью и верностью. Пусть береговые смеются, но для моряка корабль – это как жена, любовь, дом…

Одним словом, боцман проследил за тайничком – и увидел Меншикова. А в тайнике добавилось монет.

Так что делать-то с мерзавцем?

А что тут сделаешь? Снисходительность проявлять – только мерзавцев плодить. А потому Алексашка был выпорот кнутом без всякой жалости и выкинут в лодку. А ту оттолкнули от корабля.

Коли верно, что оно не тонет, – может, и выплывет. Да и не звери моряки, бурдюк с водой и несколько сухарей негодяю оставили.

Скатертью дорога, а на Русь не возвращайся. Кто увидит – ноги выдернет.

– Чума! Жуан, мне страшно!

– Белла, нам надо уехать.

Иван смотрел серьезно и строго. Принцесса всхлипнула, вытерла слезы и посмотрела на почти мужа.

– Куда, Жуан?

– Из города – обязательно. И подальше, пока эпидемия не пройдет.

– Почему же?

– Потому что, если мы тут останемся, шанс заболеть очень велик. Я не хочу рисковать твоей жизнью, ты мне слишком дорога.

– Ты знаешь, отчего болеют чумой?

Педру в этот раз не подслушивал, просто шел к дочери. Но после слов Ивана решил прояснить ситуацию. Чума набирала размах, вспыхивая пожарами по городам и деревням, косила косой людей, заставляя церковников молиться за грешные души, – напрасно! Все было напрасно. Но если на Руси знают, как это остановить…

– Знаю. На Руси то давно известно.

– И отчего же?

Тут уж не вмешаться в разговор молодых было невозможно, но Иван смущаться и не подумал. Личный духовник его величества, отец Фернанду [2] Автор не уверен, что это был именно отец Фернанду, но без личного духовника тогда дело не обходилось ( прим. авт. ). , смотрел строго, только Ивана взглядами было не напугать.

– От грязи и крыс, святой отец.

– Вот как? Расскажи подробнее, сын мой.

Иван согласно кивнул, предлагая слушателям устроиться поудобнее. Вино, фрукты…

Педру был весьма и весьма неглуп, поэтому и духовника он себе подобрал соответствующего. Не архиепископа, не кардинала, а просто обычного монаха. Не карьериста, но очень умного и образованного человека. Верующего истово, но с широким кругозором. А такие люди Ване всегда нравились.

Бог есть? Безусловно! И спасибо ему за все! Но главное, что он сделал для человека, – это дал ему жизнь и разум. А коли у тебя не хватает ума применить второе, чтобы сберечь первое, – кто ж тебе виноват? Даже родители тебя всю жизнь за ручку не проводят.