Оксана Обухова - Уничтоженная вероятность (Циклопы)

Картина, даже для больничного сквера, занятная. Поскольку за спиной обнимающейся парочки отнюдь не психиатрическая лечебница.

Укоризненно покачивая головами, бабульки прошагали в метре от странных родственников.

– Шеи не посворачивайте, божьи одуваны, – сердечно попросил старушек дедушка-ровесник. Бабушки дружно изобразили презрительное настроение, тряхнули пакетиками с бананами, апельсинами и суповыми баночками, и поспешили дальше.

– Отвянь, – сурово попросил Завьялов свое тело.

Тело послушно выпустила Борю из объятий, заботливо одернуло оленей, воротничок олимпийки поправило и радостно заулыбалось.

– Ты кто такой? – убрав из вопроса обращение, грозно произнес Борис.

– На данный момент это не важно, – просветленно хлопая ресницами, ответило тело.

И Борю тут же вновь накрыло:

– А что здесь, сука, важно?! – Руки сами собой вцепились в куртку, потрясли тело. – Что здесь важно, а?! Может быть, температура воздуха?! Число и время?!

Простодушно и празднично тело отрапортовало: осветило поставленные вопросы в должном порядке.

– Ты издеваешься, урод? – почти без закипания поинтересовался Завьялов.

– Не понял. – Родное, искреннее лицо задрало брови вверх.

Борис вздохнул.

– Спрашиваю. В последний раз. Ты кто такой?

– Я не могу ответить на поставленный вопрос, – чистосердечно призналось тело.

– А если в репу? – задумчиво прищурился «бомж» Завьялов. Он все еще не мог понять, решится ли он выбить зубы собственной челюсти? Поставить фингал под собственным глазом. Свернуть набок с в о й многострадальный нос.

– Куда? – чистосердечно поинтересовалось завьяловское лицо. Секунду на нем отражалась мыслительная работа. – Ах, по щеке… – с облегчением завершился умственный процесс. – Я не могу. Ответить. На поставленный вопрос.

Тело горделиво выпрямилось, скрестило по-наполеоновски руки перед грудью и даже выставило ножку.

На мощном правом бицепсе тела Бориса Завьялова удобно устроился обмотанный изолентой левый мизинец. Вчера Завьялов прищемил его болванкой. Сегодня утром погоревал, что ноготь, вероятно, слезет, но перелома-таки нет. Он обмотал ногтевую фалангу обыкновенной технической изолентой и поехал в сервис.

«Нос можно не сворачивать», – мрачно подумал Борис, схватился за обмотанный мизинец и крепко его вывернул.

По направлению к больнице, по проспекту, мчалась карета «скорой помощи». Сирена «скорой» оглушительно рыдала. И если бы не этот вой, то, не исключено, в сквер высыпались бы не только больничные охранники, но и половина ходячих пациентов.

Завьялов никогда не думал, что его глотка может исполнять такие противные бабьи звуки! Его родное тело завивалось спиралью, неимоверно гнуло коленки и голосило так, что ошалевший от визгливого концерта Боря невольно выпустил мизинец.

– Ай, ай, ай, – приседало и корчилось тело, – ай, ай, ай, как же бывает бо-о-ольно!!

Тело приплясывало и извивалось, Завьялов схватил его за шкирку и, едва не упав от тяжести, сумел как следует тряхнуть.

– Еще раз повторить? – наклоняя бомжеское лицо к гримасничающей физиономии, прошептал в исконно родимые, выпученные очи.

Тело отшатнулось до скамейки, ударилось бедром и плаксиво сморщилось:

– Не надо. Пожалуйста, не надо! От болевого шока остановится в а ш е сердце.

– Не остановится, – не согласился Борис Михайлович. – Мое сердце и не такое выдерживало.

На лице визави отразился уже знакомый мыслительный процесс. Тело кивнуло:

– Согласен. Испытывало.

– Тогда спрашиваю в самый последний раз. Кто? Ты? Такой?

– Иннокентий, – едва не разрыдавшись от унижения и боли, представился ворюга.

– Кеша, значит, – удовлетворенно кивнул Завянь и выпрямился. Некоторое время глядел на освещенные окна больницы, прислушивался к необычным ощущениям: впервые в жизни он чувствовал в левой грудине неприятное теснение. Запертое в ребрах сердце колотилось о костяную решетку огромным тугим мячом. Удары отдавались в трахее, заполняли уши и даже нос.

Завьялов рванул на шее ворот замызганной футболки под олимпийкой. Продышался. Повернулся к лавочке, где расположилась его любимая куртка.

– И что ты, Кеша, делаешь в моем теле, а?

Кеша закрыл лицо руками – левый мизинец предупредительно оттопырился, дабы избежать болезненного соприкосновения с лбом, – и помотал опущенной головой.

– Я не могу, – донеслось из-под ладоней, – я не имею права.

– А я имею право? – грозно пробасил, превратившийся в бомжа Завьялов. – Я здесь на что-то имею право?!

– Нет.

Категорический ответ. Учитывая, что Иннокентий пару минут назад приплясывал на корточках, практически – безбашенный. Отважный.

– А если я тебе все зубы выбью? – Завьялов подошел к урне, установленной возле лавочки. Достал оттуда пустую пивную бутылку и, помахивая ею на манер бейсбольной биты, поинтересовался: – Тебе когда-нибудь зубы выбивали, а, Кеша?.. Это больно.

Из-под пальцев немного выдвинулся правый глаз, поглядел на вращающуюся в грязной бомжеской руке стеклянную дубинку и опасливо предупредил:

– А это вы себе зубы выбьете, Борис Михайлович.

– Новые вставлю. Не впервой. Давай колись, придурок, иначе – врежу.

Завьялов размахнулся!

Тело взвизгнуло! Скатилось с лавочки, рухнуло на колени перед бомжом и облапило его ноги.

– Не надо! Не надо! Вы ничего не понимаете!!

– А мне нечего понимать!! Я тебя сейчас, сука, убивать буду!!

Усиливая психологическую атаку, Завьялов уподобился панфиловцу с гранатой и вздел бутыль над головой…

– Не надо!! – завизжало тело и отпрянуло, падая назад и закрывая голову локтями.

– Говори!!

– О, Боже! Я не могу! Я не имею права! Жюли этого не переживет!!

«Панфиловец» Завьялов опустил стеклянную «гранату». Минуту занял размышлениями, в результате коих предложил:

– Давай по пунктам. Ты что-то там талдычил о моих зубах, Кеша? Хочешь сказать, я могу их получить обратно?

Кеша убрал локти от лица и опасливо кивнул:

– Такая вероятность есть.

– От меня что-то зависит?

– Конечно! Да!

– Что?

– В определенный час вы должны находиться в определенном месте. Больно вам не будет, обещаю.

Борис прищурился, подумал.

– А почему я должен верить, что ты не заманишь меня к каким-то сволочным своим дружкам?

– Мой бог, Борис Михайлович, – поднимаясь с земли, заволновалось тело, – я тоже своего рода пленник! Я тоже, не меньше вашего, хочу вернуться!

– Куда? – нахмурился Завьялов.

Иннокентий снова сделался упрямым. Борису показалось, еще немного и ворюга совсем забудется: примет гордую наполеоновскую позу с мизинцем на бицепсе.

Кеша оказался парнем не промах: ручки он таки скрестил, но пальчики благоразумно упрятал под мышками.