Сергей Кириченко - Сновидец. Трилогия

Метрах в двадцати догорал перевернутый УАЗик, скрывая под собой раздавленное тело Сивого. Прижавшись спиной к огромному камню, сидел истекающий кровью Слон, держа в бледнеющих руках автомат с пустым рожком. Чуть левее ворочался Кран. Его конечности были на месте, но при взрыве он ударился о пулемет, сильно разбив лицо. Рядом с ним находилось тело Лютого. Краем глаза Писатель заметил движение. Почти рядом с ним, за камнем, лицом вниз лежал Малой. Можно было подумать, что он мертв, если бы не периодические вздрагивания. Спустя несколько минут появились два джипа. Люди в масках осматривали место происшествия. Слона убили почти сразу, выстрелом в голову. На всякий случай выстрелили в Крана, затем в Лютого. Писатель ждал, что сейчас и он получит свою пулю, но солдаты его не видели. И только Малой дрожал все сильнее. На расстоянии вытянутой руки слева на земле покоился пулемет. Совсем неповрежденный взрывом, он был единственным оружием против палачей. Малой поднял заплаканное лицо. Взглянул на пулемет и на солдат, и слезы градом потекли по разодранным щекам. Встретившись взглядом с Писателем, Малой что-то прошептал распухшими губами, но тот ничего не понял. Он уже сам был готов подняться, подбежать к оружию, а там – будь что будет. Но тело. Тело отказывалось двигаться. Солдаты сделали несколько снимков и уехали, оставив после себя облако пыли. И, о чудо! Писатель почувствовал, что снова может двигаться. Скинув с себя искореженную дверь, он первым делом направился к Малому.

– Почему? Почему ты не стрелял? – он тряс Малого за грудки.

– Потому, что это сон! – ответил рыдающий парень. Писатель ослабил хватку. – Уже десять лет, в годовщину случившегося, мне снится один и тот же сон. И я ничего не могу изменить. Это сон – в реальности все было страшнее. Я взял этот чертов пулемет, но он не выстрелил. Меня схватили и взяли в плен. Целый год я терпел боль и унижения. Дважды пытался бежать, но меня снова ловили, и все повторялось. Даже самая извращенная фантазия не может нарисовать то, что со мной происходило. Больше всего на свете я жалею о том, что не умер вместе с ними. Однажды, уже во сне, я все-таки взял этот пулемет. Осечка. Палец нажимал на курок вновь и вновь, но выстрелов не было. Это был самый страшный сон. Пережив ужас дважды, я поклялся никогда больше не брать этот пулемет.

Белая полоса ракеты расчертила небо. За перевалом раздался взрыв. Два вертолета, свистя лопастями, пронеслись над головами Писателя и солдата.

– Наши, – грустно произнес Малой.

– Вовремя, – отозвался Писатель.

Сделав несколько заходов, вертолеты скрылись за горизонтом, оставив после себя черную полосу дыма. Он плыл над горными хребтами, развеваясь на ветру, словно пиратский флаг.

Стоя в окружении заснеженных вершин, Писатель пытался не восхищаться их красотой. А они были красивы. Даже эта черная полоса, теперь напоминавшая траурную ленту, не портила красоты. Он знал, что там, за спиной, лежат четыре человека, которые в самом деле, мертвы. И это не совсем сон. Это воспоминание. Красота и мощь, граничащая с болью и страхом.

– А иногда мне снится другой сон. Меня не берут в плен. Я везу тела ребят домой. Груз «двести». Самолет набирает высоту, но его сбивают. Борт разлетается на куски, но я еще жив. Я падаю вниз вместе с горящими обломками. Мимо пролетает гроб, а из него выпадают то Слон, то Кран или Сивый. Только Лютый не снился. Наверное, мы с ним мало общались.

– Не боись, Малой! Это не больно! – они говорят эту фразу, исчезая на сером фоне гор. Я должен был умереть. Должен был. Вся моя жизнь – сплошные воспоминания. Лучше смерть. Я готов молиться всем богам, чтобы они меня забрали, но, кажется, у них другие планы. Я… – Малой замолчал. Писатель заметил на груди мокрое пятно. Солдат медленно прикоснулся к нему, и пальцы окрасились алым цветом.

– Такое мне еще не снилось, – прошептал Малой и рухнул на землю. Не было сомнений в том, что стрелял снайпер. Горы уже не были столь привлекательны. Теперь они выглядели угрожающе. Писатель чувствовал на себе чей-то взгляд. Медленно повернувшись, он тихо пошел прочь, но не успел сделать и десяти шагов. Боль пронзила грудь, оставив на футболке темное пятно крови. Пуля. Чем жарче становилось в груди, тем иллюзорнее становился мир. Он таял, превращаясь в легкую дымку, унося с собой заложника чужих снов.

Сон 15. Тату

Загони! Заколи!

Разведи на теле ад!

Без наркоза

Прошивай меня иглой!

Черну жженку запали,

Наколи-ка мне партак!

Давай, наколи!

Пока молодой!

(с) Гробовая доска – Партаки

Он брел по пустынной улице. Ветер играл с мусорными пакетами, гоняя их по причудливой траектории. Дома хоть и были исписаны яркими граффити, казались пустыми, безжизненными.

Тощий пес выпрыгнул из мусорного бака, держа в зубах большую белую кость. Животное скрылось во дворе одного из домов, чтобы без помех насладиться добычей или спрятать до лучших времен.

Писатель разглядывал трущобы, и что-то знакомое всплывало в его душе. Нет, он определенно не был здесь. Но место было похожее. Амнезия стерла имена и даты, но места и лица появлялись в голове друг за другом.

Вспомнилась одна юношеская драка. Ребята с окраины не любили чужаков. В то время их никто не любил. Писатель не помнил, как оказался на чужой территории, и что ему было нужно. Он помнил только холодный осенний день. Мелкий дождь моросил с самого утра. Его кеды давно промокли, но он даже не пытался скрыться. У него была цель. Писатель (а тогда он им еще не был) точно знал, куда и зачем идет. Но это было тогда. Сейчас он вообще не имел понятия, где находится и куда направляется.

Если верить воспоминаниям, он пролез под товарным составом, когда его встретили шестеро местных. Они не задавали вопросов. В тот день он так и не достиг своей цели. Сколько его били, Писатель не помнил, так как потерял сознание почти сразу, на втором ударе. Пришел в себя от дикой боли в груди. Как позже выяснилось, ему сломали два ребра. Что-то холодное и жесткое упиралось в шею. Писатель с ужасом осознал, что лежит на рельсах. Должно быть, обидчики надеялись, что состав тронется раньше, чем очнется их жертва. На теле не было живого места. Собравшись с силами, он отполз от состава, раздирая локти и колени острым щебнем. Когда сознание вновь вернулось, он лежал в больничной палате.

Сейчас все было немного иначе. Его тело уже в больнице, а душа бродит по чужому городу, который к тому же еще кому-то снится.

Чуть вдалеке, справа, хлопнула железная дверь. Подойдя поближе, Писатель увидел вход в подвал. Крутые ступени вели в сырую темноту. Где-то там, внизу, слышались голоса. Открыв деревянную дверь, Писатель оказался в большом просторном помещении. Стены украшены причудливыми рисунками. Кошки, змеи, волки, абстракции, изображения святых и прочее, прочее. Глаза разбегались от изобилия. То, что это эскизы татуировок, Писатель понял, когда на одной из стен увидел ряд плакатов, изображающих мужчин и женщин, демонстрирующих свое расписанное тело.