Константин Калбанов - Вепрь - 2 [СИ]

Выяснил он то, что взяли некоего купца Отряхина с товаром который принадлежал иному купцу, было там кое-что приметное и редкое, да попалось на глаза родне в Брячиславле, оказавшейся уж больно дотошной. Купчишку едва в железо не заковали, но тот начал божиться, что знать не знает, ведать не ведает, сам мол не так чтобы и богат, а потому польстился на дешевизну и купил, чтобы поправить свои дела. У кого купил? Дак у хозяина постоялого двора, прямо на подворье и купил. Пригнал порожние повозки и загрузил товар прямиком из сарая, чин-чином уплатил означенную сумму. Да если бы он знал… Да он… Да не в жисть… Да сразу бы на съезжую донес на аспида такого. Отделался вирой. Не малой, но по миру не пошел и кое-какое дело у него осталось.

Можно сказать, что обычная такая история. Ну, не совсем обычная, но все же. Можно. Если позабыть о том, что купчишка обратившийся с туманным предложением к Виктору, прозывался Лисом по фамилии Отряхин. Интересно? Вот и Волкову стало интересно, но не настолько, чтобы согласиться на заманчивое предложение. Мелькнула было мысль, подловить гада, но только и того, что мелькнула. Уж больно пронырлив купчишка, наверняка сам в сношение с татями не вступал, скорее всего, кого из холопов к этому делу привлек, так что устрой ему западню, начнет делать круглые глаза, мол знать не знаю, ведать не ведаю, а единственную ниточку оборвет. Как говорится — нет человека, нет проблем. С другой стороны есть те, кто за то жалование получает, вот пусть свой хлеб и отрабатывают, а у него иное занятие.

— Крепость-то отстроили? — Световид наконец выпустил из объятий сына.

Отец небесный и что только он пережил, когда узнал, что сын, наследник, пребывал на волосок от смерти. Пока Обережная и Звонград были в осаде, то все произошедшее там оставалось ему неведомым, переживал за сына, не без того, да только и предположить не мог, что гульды сумеют в такой короткий срок подвести осадные пушки и мортиры, тем более в армии под градом были только малые, полевые. Да и забот тогда было в достатке иных, ворога тут собралось около тридцати тысяч, а может и поболе, а на нем ответственность за град, да земли окрест, что подвергались разору.

И вдруг ни с того, ни с сего, армия покатилась обратно, а вслед и великий князь с войском. Ополчение-то Световид присоединил к армии, а сам возглавив тысячу посадской конницы начал прочесывать местность, в поисках припоздавшего ворога, да почуявших кровь лихих, что почитай уж не таясь начали трепать округу. Забот хватало, а потому о том, что от главного штурма крепость отделяла самая малость и все висело на волоске узнал, когда та опасность уж миновала. А коли опасности нет, сын жив и здоров, то чего уж нестись на границу сломя голову, нужно все приводить в порядок, опять же зима не за горами, а люди почитай в открытом поле остались. Смолины всю историю рода из поколения в поколение служили княжеству, служили крепко не щадя живота своего и не ему начинать с небрежения долгом.

Но вот наконец сынок, отрада и надежа, те два обормота никак не желают браться за ум, прибыл в отчий дом и предстал пред глазами главы рода. Ан нет, не главы, только отца. Эвон глава, вошел хмурый и грозный, а глаза на мокром месте, но непрошеная слеза утерта перед тем как войти в горницу, а они и не дураки что-либо замечать.

— Здрав будь, дедушка.

— И тебе поздорову Градимирушка. Слышал, слышал, чести родовой не уронил, все пушки у ворога уволок и крепость отстоял, хотя и малость самая от разгрома отделяла и людишек у тебя было всемеро меньше. Предки с небес сейчас с гордостью взирают на кровиночку.

— Не велика моя заслуга, дедушка, то люди у нас такие боевитые, про слабину не помнящие. Кстати, батюшка, о слабине. Что там с помощником моим решилось.

— Ты про Малагина? — Скривился Световид, словно крутой закваски хватанул с излишком.

— Иного у меня не было.

— Ну дак и не будет. Крепость-то на кого оставил?

— На сотенного голову, дельный вой, да и я не на долго. Вот крепость подлатали, вырвался на пару деньков, а потом обратно. Но ты не ответил.

— Ты ведь знаешь, что род Малагинский крепок и в чести у Мирлюба.

— То я ведаю, как и то, что они первые и пока единственные взялись строить большие корабли, чтобы пересечь океан, да только род это одно, а паршивая овца его портящая иное.

— Все одно к одному. В воинских начальниках ему не хаживать, твою грамотку без внимания великий князь не оставил, но к ответу никто его призывать не стал.

— Ну хоть так, не то как подумаю до чего может такой начальник довести, коий хорохорится и грозится, а как ворог к стенам подступает, так полны порты накладывает. Но ить он может и в иные начальники выбиться.

— Тут мы с тобой государю не указ.

— И кого на его место пришлют?

— Уж должен выехать, затягивать не станет. Да ты его знаешь, даже биться вместях приходилось. Сын Бажена боярина Вяткина, товарища моего старинного.

— Боян! Славный вой, и храбр и с головушкой в дружбе.

— Скажешь тоже вой, ему только двадцать.

— И что с того? Он в семнадцать ворогу не кланялся, командовал прожженными вояками, а и тех от стыда краснеть заставлял да погонял в атаку, а при нужде, так и за порты оттягивал назад. Возраст тут не главное.

— Вот и учи парня, потому как сдается мне, прочат его тебе на смену. Да не гляди ты так на меня, моих козней в том нет, да и когда он будет готов принять ту крепость, года два минует, не меньше. А потом, ты что же считаешь, что у Миролюба дум по тебе никаких нет, так всю жизнь и продержит в Обережной? По мне так хорошо бы, все под боком, даже не смотря на прошлую осаду, а куда тебя великий князь забросит волю его выполняючи, даже и не ведаю.

— Ничего, батюшка мы ить род служивый, — сразу же приободрился теми словами Градимир. Ну, не хотелось ему пока садиться в вотчине, молод еще. Впрочем, это с какой стороны глянуть, уж четвертый десяток начал разменивать. — Батюшка, я проезжал мимо постоялого двора у Приютного… Твоей заботой?

— А ты думаешь, не ведаю, что уж второй раз Добролюб твою жизнь спасает?

— В третий, — глядя в упор на отца, поправил Градимир, — не надо батюшка. Все понимаю. Не скажу, что со всем согласен, но понимаю и… Спасибо за заботу. По началу как прознал… А потом… Кто знает, на что я буду способен за своих деток.

— Ну, так и забыли про то. Твоего греха нет, а я отвечу перед Отцом небесным, коли на этом свете никто цену не спросит.

— И еще, батюшка. Добролюба не вини. Не гоже так-то за службу верную награждать. Хотел он того или нет, но все одно к одному приходит.

— Не буду.

— Слово боярина Смолина молви.

— Ты думаешь, что говоришь-то!? За безродного скомороха просишь слова боярского!

— Я тебе то слово даю внучок, — вмешался старческий скрипучий голос Радмира, — и не за себя, а за род наш, — голос зазвенел сталью, чего уж давно не случалось со стариком.