Андрей Бондаренко - Чукотский вестерн

Прибыли под надёжной охраной на окраину посёлка Сиверский, где находился военный аэродром.

– Даю вводную, – объяснил капитан. – Отсюда и полетим. Вообще, по первоначальному плану, мы должны были добираться до Владивостока на поезде. Дальше – судном до Магадана, там расположен наш оперативный штаб. Но после всех этих нападений и проколов решение изменено: дальше полетим – вдоль береговой линии Северо-Ледовитого океана. Ленинград – Архангельск – Нарьян-Мар – пара аэродромов военных – Магадан. Для конспирации. Может, и удастся сбить врага со следа. Нам Правительство выделило самолёты самые современные: те, приземистые, – это АНТ-4, а вот этот, длинный, – американского производства, «Флейстер». Приказываю всякие ненужные разговоры отставить. Через неделю вылетаем. Всем подобрать тёплую одежду, экипироваться в соответствии с климатическими условиями маршрута. Расписание лётное – кто на каком самолёте летит, – у старшего лейтенанта Ливанова. Извольте ознакомиться…

Нику именно на этом «Флейстере» и выпало лететь – вместе с Токаревым и тонной различного груза, включая буровые алмазные коронки.

Экипаж самолёта состоял из троих несуетливых мужиков – в компании со своеобразным юмором. У командира экипажа ещё имя такое смешное было – Маврикий. Где-то уже Ник его слышал. Напрягал память, напрягал – вспомнил, всё же: это же Маврикий Слепцов, из тех, кто челюскинцев с льдины спасал, герой Советского Союза. Солидно. Значит, наверху на «Азимут», действительно, возлагают большие надежды.

А, вот, Ротмистра жалко до слёз. Славный был парнишка. Как-то теперь без него? Кто романсы гусарские будет петь?

На замену Матвею прислали Гешку Банкина, недавнего выпускника Университета, из буровиков. Тоже абсолютно нормальный парень, может, и заменит в коллективе погибшего, пусть не сразу, со временем. Гешка умел говорить голосами известных людей, бесподобно хрюкал, выл по-волчьи, лихо выдавал красивейшие соловьиные трели, отлично знал английский язык и кучу анекдотов, связанных с англичанами и шотландцами.

Вылетели на четырёх самолётах: Ник с Токаревым, Бочкин с Сизым, Вырвиглаз с Банкиным, Курчавый – сам по себе, точнее, с собственной лысиной вдвоём.

Высоту постепенно набрали, заметно похолодало, воздух стал более разряженным, участилось дыхание. Терпимо, в общем, болтало только прилично, подташнивало, когда самолёт попадал в воздушные ямы.

Через пять часов приземлились где-то под Архангельском, в расположении секретной воинской части.

Передохнули, отогрелись, пообедали гречей с тушёнкой, на десерт – чай с блинами, заправили самолёты горючим, лопасти самолётных крыльев очистили ото льда.

Тут первая неприятность и подстерегла – забарахлил хвалёный американец, не заводится двигатель, хоть тресни. Кожух сняли, разобрали систему охлаждения, компрессором шланги разнообразные стали продувать.

– Ну что, командир? – поинтересовался Курчавый. – Сколько времени починка займёт?

– Я же не Господь Бог, – Маврикий криво усмехнулся, машинное масло с рук тряпицей стирая. – Так, только сынок его внебрачный, причём и не любимый вовсе. Двое, а то и трое суток тут провозимся…

На том и порешили: все остальные в Нарьян-Мар летят, где «Флейстер» и дожидаются.

Проводили товарищей, руками помахав – на удачу. Лётчики, вкупе с местными механиками, принялись за ремонт капризной техники, а Ник с Токаревым, чтобы не мешаться и глаза не мозолить, отправились в расположение части, на отдых.

Там, в сосновом бору, для поправки здоровья местных лётчиков и моряков, был расположен небольшой санаторий, пустовавший тогда – по причине «не сезона». Нормальное такое заведение, с настоящими спортзалом и бассейном. Заняли по одноместному номеру, гири потягали в спортзале, на турнике вволю повисели, от души поплескались в прохладном бассейне.

После этого расположились в столовой – чаи погонять перед камином.

Тут Она и вошла…

Ник только мельком взглянул да и понял сразу – Она!

Бывает такая разновидность женской красоты, которая лучше всего характеризуется термином «милая». Вроде бы ничего особенного: рыжие кудряшки, вздёрнутый носик, веснушек – миллиона два, зеленые глаза – то задумчивые и печальные, то весёлые и озорные. Действительно – ничего особенного. Лет двадцать пять, может, двадцать семь. Невысокая, но стройная. Одета совсем неброско, скромно даже. Но некая элегантность чувствовалась, вернее, угадывалась.

Скарлетт О’Хара, одним словом, блин.

Дрогнуло у Ника сердце, забилось учащённо и неровно.

Бывает, господа, такое. Редко, но бывает.

Раз – и ты уже абсолютно ничего не осознаёшь, плывёшь в сиреневом тумане мечтаний призрачных….

Заворожён, смущён, пронзён, отважен…

А может, просто напрасно – смешон…

Пусть это так. И я не спорю даже…

Тобою я навек заворожён…

Заворожён, порабощён, отважен…

Вошла, с зонтика капли дождевые одним резким движением отряхнула, улыбнулась – вежливо и насмешливо одновременно.

Токарев мгновенно вскочил с места, к прекрасной незнакомке обниматься кинулся.

– Мэри! – зачастил возбуждённо. – Сколько лет, сколько зим! Вы опять похорошели, просто отлично выглядите. Какими вы здесь судьбами? Рад видеть вас! Но пасаран!

Оказалось, что они с Токаревым давние знакомые, по Барселоне ещё. Год назад там плотно пересекались.

– Здравствуйте, Токарев, но пасаран, – девушка ответила по-русски, но с заметным акцентом. – Я детей испанских приехала навестить. Помните, вывозили их тогда, на пароходе? Вот, двадцать малышей в здешнем детском доме поселили, в Архангельске. Странно это, неправильно. Надо было климат им потеплее подобрать. Почему – Архангельск? Не знаете? У нас в Америке так бы не сделали. Отыскали бы что-нибудь – на Испанию похожее. Резкое изменение климата на здоровье детей может сказаться. Обязательно товарищу Крупской буду жаловаться…. А где же ваш друг? Кузнецов, кажется?

– Убили его совсем недавно, – помрачнел Токарев. – Так уж получилось. Погиб как настоящий герой, в бою с неприятелем.

Мэри тут же его за руку схватила, другой рукой погладила по щеке.

– Ах, как жаль! – промолвила искренне. – Как жаль. Молодой же совсем был. Сочувствую вам. Примите мои соболезнования…

Познакомил Токарев Ника с этой американкой симпатичной, зеленоглазой. Ник всегда с девушками уверенно себя чувствовал, а тут засмущался, начал заикаться. Судя по тому, как щекам стало горячо, даже покраснел. Вот же, позорище! Подумаешь – американка…

– Вы очень смешной, мистер Ник, – Мэри ещё дров в костёр подбросила. – Нездешний совсем, очень странный. Словно из другого мира.