Глория Му - Детская книга для девочек (с иллюстрациями)

Урок только начался, и учитель проводил перекличку. Геля напряженно вслушивалась, запоминая имена и фамилии своих теперешних одноклассниц, — что бы там ни говорила Ливанова, а девочки есть девочки. Если Геля только заикнется о своей «амнезии», ее не оставят в покое. Станут расспрашивать, вынюхивать, подлавливать и, в конце концов, докопаются до всего — даже до Люсинды с алмазом. Нет уж, спасибо.

Рядом с ней сидела хорошенькая кудрявая девочка — Сашенька Выгодская. Видимо, с Полей они были подругами — Сашенька встретила ее радостной улыбкой и, улучив момент, шепнула:

— Полечка, как же хорошо, что вы вернулись!

Геле она тоже понравилась, только, к сожалению, подруги ей сейчас были ну совсем не кстати. Придется, наверное, воспользоваться шутливым советом Ливановой всерьез — ныть и жаловаться, пока все от нее не отстанут. Что поделаешь, постоянное притворство — суровая участь всех секретных агентов.

И секретный агент Геля Фандорина, она же Поля Рындина, она же потомок проклятого Тео, сосредоточилась на своей секретной миссии — в гимназию она вернулась, как велела Люсинда, теперь надо все здесь изучить и ждать дальнейших указаний Феи.

Уроки начинались в девять утра, каждый шел не сорок пять минут, как в Гелином лицее, а пятьдесят. В полдень — большая перемена, целый час. Обычно девочки уходили в гимназический садик, а если была плохая погда, взявшись под руки, бродили по рекреации и шушукались.

Все-таки без мальчишек было тихо. Слишком тихо. Никто не бегал, не дрался, не шумел, и Геля была вынуждена признать, что мальчишки не такие уж бесполезные существа. С ними все же повеселее.

У здешних девочек было любимое словцо — «развиваться». Все бурно развивались и очень много читали — надо думать, без интернета и телека иначе с тоски подохнешь. Из-за этих дурацких книжек в первый же день Геля чуть не влипла.

Сашенька Выгодская, которая взялась ее опекать, оказалась бойкой, разговорчивой и очень начитанной девочкой, вечно затевающей споры (она и похожа была на фокстерьера — маленького, но грозного бойца).

— …раньше я читала Тургенева, Гончарова, там, по-моему, не вполне раскрывается жизнь, — взахлеб тараторила Сашенька, повиснув у Гели на локте, — вот у Достоевского, у Толстого, особенно в «Анне Карениной», описана жизнь со всеми ее хорошими и плохими сторонами! Я больше обращаю внимания на темные стороны, но, разобравшись, много найдешь и хорошего, светлого…

— Анна Каренина — дурная женщина, а ваш Толстой пишет вредные книжки, мне мама говорила, — вмешалась крупная и чувствительная Лида Воронова, немного похожая на нервную корову, — я вот прочла у доктора Мёбиуса, что женщине пристало быть здоровой и глупой. Она должна заботиться о детях, а в остальном подчиняться мужчине. Женщина должна быть доброй матерью и верною женой, а не то что эта ваша Каренина…

— Какая же вы все-таки косная и неразвитая, — с досадой бросила Сашенька и обернулась к Геле: — Ведь правда? А ваша какая любимая книга?

— «Гарри Поттер», — неосторожно ответила Геля, сбитая с толку всеми этими Мёбиусами и Достоевскими.

— Никогда не слышала, — озадаченно проговорила Лида.

— Да потому, что вы здоровы и глупы! — припечатала ее Сашенька. — Это английская книга, да, Поля? Я знаю, что ваш папа любит все английское и сам занимался с вами этим языком! О чем же она, расскажите!

— Ну… — Геля подумала, что, может, и выкрутится. — Эта книга об одном мальчике, сироте… Сначала он не знал, кто его родители…

— Сиротка? Обожаю про сироток! Точно как у Чарской! — вскричала Лида.

— Чарская — страшная пошлость. Поля ни за что не стала бы читать такое! — убежденно сказала Сашенька. — Наверное, «Гарри Поттер» — это книга Диккенса. Он тоже пишет про сирот, но куда лучше, чем ваша глупая Чарская, так ведь, Поля?

— Да, — кивнула Геля и, чтобы не сморозить еще что-нибудь не то, позорно покинула поле боя. — Простите, у меня ужасно разболелась голова…

Но, кроме нечеловеческой начитанности, старинные девочки ничем не отличались от нормальных — так же хихикали, сплетничали, вели глупые дневнички (только не в интернете, а в хорошеньких альбомах), и Геля довольно быстро освоилась в классе.

Гимназия Ливановой считалась элитной: плату за обучение брали большую, но и преподавание велось на самом высоком уровне. Гимназистки в четвертом классе изучали алгебру, геометрию, историю, географию, грамматику славянского языка. Особое внимание уделялось иностранным языкам. Непривычными предметами для лицеистки XXI века были, пожалуй, закон божий и танцы вместо физкультуры.

Закон божий оказался совсем легким, похожим на урок русской литературы, — надо было читать, а потом рассказывать, что ты понял, или учить наизусть стихи — только религиозные, конечно.

С танцами пришлось бы плохо, не занимайся Геля в театральной студии. А так она умела танцевать и полечку, и мазурку, и даже вальс. Одно ее смущало — у них в лицее для физкультуры полагалась спортивная форма, а тут девочки не переодевались для танцев и после занятий пахли как стадо маленьких козочек. «Ну еще бы — в такой куче тряпок как не употеть», — с досадой думала Геля, которая никак, ну никак не могла привыкнуть к местной одежде.

Учителя в гимназии обращались к девочкам на «вы» и тоже носили форму, только не коричневую, а синюю. У мужчин — мундиры с золочеными пуговицами, у женщин — платья. Кроме обычного учителя, на каждом уроке присутствовала так называемая классная дама, или надзирательница. Она следила за порядком. В Гелином (вернее, в Полином) классе была Клара Карловна. Присмотревшись к ней, Геля поняла, что та до ужаса напоминает Швабру, их географичку, — такая же визгливая, занудная и придирается по пустякам. Даже заподозрила, что это Швабрина прабабушка. А может, порода такая вечная, кто знает.

С Ольгой Афиногеновной Геля снова увиделась на предпоследнем уроке — директриса преподавала алгебру и геометрию.

Девочки боялись Ливанову чуть ли не до истерики, от одного ее взгляда застывали, как маленькие грызуны перед удавом. Но в то же время любили и восхищались — превозносили до небес ее душевное благородство, стойкость и справедливость.

Геля, хоть и сама была порядочной трусихой, удивлялась страху одноклассниц — зачем же бояться справедливого человека? Ведь на то он и справедливый, чтобы никого не наказывать зря. А если уж хватает смелости нашалить, то трусить перед наказанием и вовсе стыдно.

Со стойкостью и душевным благородством тоже вскоре разъяснилось.

Прежде Ливанова была замужем за богатым промышленником, и жили они не в Москве, а вовсе даже в Ницце. Уехать из России заставили семейные обстоятельства — Варенька, единственная дочь, болела туберкулезом, вот и пришлось перебраться в место с мягким климатом и хорошими европейскими врачами. К сожалению, ни врачи, ни климат не помогли спасти жизнь Вареньки — она умерла. Отец захотел похоронить ее дома, в Москве, но по пути его сердце не выдержало, и он тоже скончался.