Андрей Посняков - Шпага Софийского дома

«Капище!» — вспомнил Олег Иваныч.

В избе было довольно людно — десятка полтора-два мужчин и женщин стояли, сидели по лавкам вдоль стен, толпились у очага. Пред самым очагом, помешивая варево длинной суковатой палкой, стоял высокий седой старик в длинной, расшитой красными бусами рубахе. К наборному поясу старика были подвешены черепа птиц. Волхв! Значит, не всех еще извели. Надо же… Капище… Волхв… А до митрополита Московского и Всея Руси Филиппа — и двух дней пути не будет!

— То наш брат Терентий из Явжениц! Наконец-то встретили! — поклонившись на три стороны, один из парней представил Олега Иваныча.

— Терентий, говорите? — оторвавшись от варева, волхв подошел к Олегу, подозрительно взглянул на него и ласково приказал:

— А ну-ка, яви лик, мил человече!

Ну вот, похоже, этой странной игре приходит конец. К двери — там, в основном, девки, — пробиться можно. Снять маску, потом неожиданно швырнуть ее в лицо волхву… Нет, лучше вон тому, высокому, он ближе к выходу.

Олег Иваныч медленно стащил с головы личину.

Морщинистое лицо волхва неожиданно расплылось в улыбке:

— Однако, все верно. Борода светла, на щеке родимец. Ну, здрав буди, Терентий-свет! Много о тебе слыхали. Со светлой пятницей тебя, брате!

Обняв несколько ошеломленного гостя, волхв троекратно поцеловал его в щеки.

— И тебя… И тебя со светлой субб… тьфу… со светлой пятницей! — сообразил сказать Олег Иваныч и, подумав, тоже расцеловал старика. Хорошо расцеловал, по-брежневски! Все разом одобрительно загомонили.

Указав гостю рукой на свободное место в углу, волхв испробовал варево и велел женщинам снять котел с огня. Исполнив, те поклонились и застыли рядом недвижными статуями. Красивые молодые девчонки…

Взяв в руки вместительный корец, старик-волхв зачерпнул им варева и с поклоном поднес его Олегу:

— Испей, Терентий, яко первый гость наш!

Олег Иваныч подозрительно понюхал бурую, остро пахнувшую чесноком, жидкость. Осторожно глотнул. Ничего, пить можно.

— За Перуна! — грянули все хором после глотка. Застыли выжидательно. Олег Иваныч глотнул еще…

— За Мокошь-матерь!

И снова застыли. Да что они, весь корец его заставят выпить — литра два, не меньше!

— За Даждь-бога пресветлого!

Соседний мужик протянул к корцу руки. Слава богу!

Олег Иваныч осторожно передал варево и почувствовал вдруг, как в голове зашумело, словно после пары граненых стаканов хорошей водки. В глазах сделалось будто светлее, восприятие обострилось настолько, что слышен стал самый легкий шепот. Видимо, в варево был добавлен какой-то легкий наркотик, скорее всего — сушеные мухоморы.

По очереди глотнув варева, собравшиеся в избе язычники внезапно затихли. Старик-волхв вытащил из-за очага бубен, ударил в него сушеной заячьей лапой. За спиной его явились откуда ни возьмись молодые безусые парни, почти дети, ряженные в звериные шкуры, на головах — венки из сушеных цветов. Парней было трое. Двое забили в бубны, третий засвиристел свирелью.

Выплыли павами молодые девчонки, босиком, в широких развевающихся рубахах с длинными рукавами, спускавшимися к низу на пол-локтя от кисти. Взмахнули руками, ровно крыльями, закрутились, запели:

Окружающие подпевали, надвинув на лица маски:

Все чаще звучали бубны, заливисто выводила свирель, громко пели девчонки, все быстрее кружились, размахивая рукавами… Затем запрыгали через горящий очаг: сначала девчонки, затем — все остальные, включая Олега Иваныча — а что такого, после варева-то испитого он хоть через избу мог перепрыгнуть, запросто!

Потом пошел хоровод. Кружили по нарастающей, все быстрее, под частые удары бубнов.

— Лель! Лада! Лада! Лель! — кричали, кружась, девчонки.

— Тур! Ярило! Ярило! Тур! — вторили им музыканты, одетые в звериные шкуры. Весело было… и вместе с тем страшновато как-то.

Чувствовал Олег Иваныч, как засасывает его неведомая колдовская сила, веселит грешную душу бесовскими плясками, кружит в богопротивном хороводе. Чувствовал — но ничего поделать с собою не мог, просто не в силах был вырваться. Вместе со всеми кричал, подпрыгивая:

— Тур! Ярило!

— Лада! Лель!

А в это время кружили во чистом поле всадники в тегиляях. Буран унялся уже, стих, замело снегом все пути-дороженьки — вот и кружили, искали…

— Глянько, Митрий, — один из всадников тронул козлобородого за рукав. — Вон, у кустов… человек!

— Человек? А-ну, поскакали… Словим!

Притащили трясущегося от страха странника. Злохитро искривился Митря:

— А ведь не пешком ты сюда пришел, человече? Сани где? И второй, что в санях с тобой был? Говори, тварь, не то на куски порубаем!

Раскололся странник, не выдержал. Побежал впереди, дорогу указывая. По полю к лесу, мимо дуба, тряпицами да колокольцами украшенного…

А в капище все плясали!

Все быстрее кружились, подпрыгивая, хотя, казалось, куда уж быстрее-то?

Вдруг разом оборвали ритм бубны. Протяжно взвизгнув, стихла свирель.

Вышли к очагу девы. Ноги заголив, достали из-под рубах куклы соломенные, в мужские да женские одежды наряженные. Швырнули в очаг — занялось веселое пламя. Пали на колени, кричали:

— Зайца!

— Зайца хотим! Да прииде!

Олег Иваныч, плечами пожав, удивился — при чем тут заяц…

А притом!

Вот наконец явился Заяц-то!

Здоровенный, голый по пояс, парень. На голове обшитая мехом маска с длинными ушами, на поясе… Спереди, на поясе, висел деревянный, огромных размеров член… тот самый фаллический символ!

— Заяче! Заяче! — заорали вокруг.

Вновь ударили бубны.

Лежащие на полу девки вскочили, скинув рубахи, закружились вокруг Зайца жарким нагим хороводом. Ух, и девки! Тонок стан, высоки груди… широкие серебряные браслеты блестели на тонких запястьях… Появились и еще какие-то, в шкурах. Торчала из каждой шкуры длинная палка-жезл с птичьей клювастой головой на конце. Обступив пляшущих вокруг Зайца девок, пришедшие стали «клевать» их, стараясь попасть девчонкам в голову. Попадая, радостно кричали. Иногда промахивались, ударяя танцовщиц по голым плечам. Выступила кровь, каплями падала на пол — девы не чувствовали боли, кружась в убыстряющем танце…

— Тур! Ярило!

— Лада! Лель!

Кое-кто уже не выдерживал, падал на пол, отползал к лавкам, шевелил еле слышно губами:

— Да погаснет очаг в моем доме, пусть змеи и ящеры совьют свои гнезда в нем. Да не примет земля мои кости…

Кто мог — скакал еще.

— Тур! Ярило!

— Лада! Лель!

Крутящийся близ очага волхв выставил перед огнем большую глиняную корчагу. Отогнав танцовщиц, размахнулся длинным узорчатым жезлом…