Андрей Посняков - Посол Господина Великого

— Кривой Спиридон! — ахнул Олег Иваныч. — Вот уж, поистине, неисповедимы пути Господни! Как же ты тут оказался, пес? Говори, коль уж начал.

— Слово-то помнишь, боярин?

— Не забыл, не забыл, не сомневайся.

А оказался в здешних краях Спиридон не просто так. Бежал, в колдовстве обвиненный. Серьезнейшее, по тем временам, дело, даже на Ставрову заступу надежды не было. Хотя… Может, к тому делу Ставр-то и приложил руку — слишком уж много знал одноглазый корчемщик. Поступить так — вполне в духе Ставра, вполне… В общем, видала одна баба, будто летала над Тихвинским посадом корова — ревела, аки медведь, а полетав — на двор Спиридона спустилась. Еще и зелье у Кривого нашли, и письмена ведовские. Как ни божился он, что зелье-то — для крепости винной, а письмена — долговые расписки, не поверили. Схватили владычным именем да кинули в поруб. Там же, на посаде Тихвинском. Да вот цепь-то ржавой оказалась. Придушил Спиридон стражника — да ноги в руки. Леса окрестные знал — не раз с кистенем по большой Кузьминской дорожке хаживал. Только на сей раз туда не подался — опасался Ставровых. В Новгород пробрался, да на лодью, матросом. Как раз к сентябрю дело было. На последнюю навигацию успел. По пути пираты встретились. Хорн ван Зельде. Купцы шведские, чья лодья была, биться не решились, восемь частей товара отдали, да были отпущены с честью. Часть команды с пиратами порешила остаться — те еще были людишки, матросы-то — с ними и Кривой Спиридон. За зиму малехо насобачился по-немецки шпрехать, умом да хитростью авторитет себе создал. Вот и был в Ревель на разведку заслан. Тут и словил его Олег Иваныч! Спросил, как выслушал:

— Так что с Олексой-то?

— Нет уж давно в живых Олексы-ушкуйника, — Спиридон пожал плечами. — То наверняка ведаю!

— Может, сам и убил?

— Что ты, что ты, боярин! Прости, Господи…

Зря божился Кривой Спиридон, не боясь Бога. Это ведь он и убил Олексу, по прямому приказу Ставра. Воткнул нож в шею. Про то не признался сейчас Олегу, ну, и того, что порассказал, хватит. Зато про честное слово не забыл напомнить.

— Какое еще тебе честное слово? — возмутился Олег Иваныч, однако, мечом ремни на руках разрубив, пнул ногой одноглазого да напутствовал сердечно: — Пшел отсель, пес!

Обрадованный Спиридон не заставил себя долго упрашивать — враз побежал к морю, в малиновых кустах скрылся.

Олег Иваныч, меч в ножны вложив, в город побрел устало. Пока шел — думал. Пережевывал полученную информацию. Да о Софье все больше вспоминалось. Первую встречу с нею, в Тихвинском храме Успения, Спиридон нехотя напомнил, появлением своим одним, духом тихвинским. В длинном черном покрывале, в черных же, ниспадающих до самой земли одеждах, с бледным красивым лицом и большими золотисто-карими глазами, стояла тогда Софья в храме, показалась она тогда Олегу Иванычу словно сошедшей с иконы. И как он смотрел на нее, не отрываясь, и как Софья вдруг что-то почувствовала, обернулась, встретившись взглядом с Олегом. Тот аж вздрогнул тогда, словно провалился в омут золотистых глаз боярыни… Эх, Софья, Софья…

Погруженный в невеселые мысли, по сторонам не смотрел Олег Иваныч, да и на что там смотреть-то, на море, что ли? Эка невидаль — набралась меж горами вода да плещется. Так и вошел в ворота, да направился в конец Длинной улицы, к Евлампиеву двору. А за ним… А за ним змеей, за углами прячась, крался Кривой Спиридон! Зря, ой зря не пришиб пирата Олег Иваныч, отпустил змеюку ядовитейшую, проявил, так сказать, гуманизм, совсем никому не нужный! Нет, чтоб сразу голову с плеч… Ну да ладно, ужо все мы крепки умом-то задним…

В русском квартале, в доме Евлампия, ждали уже, дожидались. Сам хозяин да оружейных дел мастер Томас. Только они и были, даже Еленка из горницы с позором была изгнана. Знать, дело зачиналось тайное…

Кота за хвост тянуть не стали — прямо за обедом и начали. Пока мясную похлебку с луком хлебали, рассказал Томас про кораблишко, у какой-то там старой мызы на мелководье запрятанный. Хороший такой кораблишко — вместительный. На ход туговат, правда, — так на что она нужна, скорость-то? К середине июня всяко в Новеград пришлепает. С медью, вестимо. От которой барыш — рухлядью мягкой да зубом рыбьим взятый — сам-десять станет, ежели не все сам-двадцать! Тогда можно и свадьбу… Братство православное, правда, покривится изрядно, узнав про Еленку-то. Да то дело поправимое — гульден, он везде гульден! На новую церковную крышу уж всяко наскребет по сусекам Евлампий. Зато внуки его, Еленкины детушки — полноправными гражданами Ревеля уродятся, а заматереют, Бог даст — и в Ганзейский союз не последними людьми пробьются. У Томаса уже и капитан на примете имелся. Знамо дело — швед. Завтра с утра уж и кораблишко осмотрит, имя которому — «Пленитель Бурь». Знал Томас — был такой корабль в Сигтуне, о том ему Пауль Бенеке, капитан знакомый, рассказывал. И про то рассказывал, что сгинул «Пленитель Бурь» где-то в Северном море, то ли от бури, то ли от английских пиратов. Ну, про то еще мало кому известно было…

— А ты, герр Олег, на кораблишке том торговым представителем будешь.

Ну, это само собой, понятно. Зиц-председатель. Чтоб пиратам было с кого головы рубить начинать.

— Риск, конечно, есть, — согласно кивнул Томас. — Но ма-аленький…

— Это почему ж маленький? — усомнился Олег Иваныч. Он вообще был настроен довольно мнительно насчет всего, что касалось непосредственно его персоны.

Томас объяснил — почему риск маленький. В ближайшие дни из Ревеля выходит небольшой караван в Ригу, ничего особо ценного там нет — сукно, шерсть, руда да прочая мелочь — потому купцы на охрану не тратились, да и идти-то, прости Господи, тьфу — всего ничего. Вот этот-то караван пиратов на себя и оттянет.

— Ага, оттянет. Ежели они про него узнают!

— Узнают, — заверил Евлампий. — Пираты, брат, все знают!

— К тому же «Пленитель Бурь» — корабль с осадкой малой, у самых берегов пойдете, чтоб…

— Чтоб, ежели что, на камни сесть аль на берег выброситься, — съязвил Олег Иваныч. — Чай, действует еще «береговое право»?

— Не везде, — тряхнув огненно-рыжей шевелюрой, успокоил его Томас.

Уже темнело, когда довольный Томас покинул гостеприимный для него дом православного старосты Евлампия. Шел, напевая:

За ним, таясь в тени нависающих над узкими улицами домов, кто-то скользил неслышно.

Растрепанный мальчишка-ученик арбалетной стрелой вылетел из богато украшенных дверей дома молодого мастера Томаса, споткнулся на ходу, расшиб ногу… Добрый прохожий поддержал его участливо, в сторонку отвел, подорожник приложил к коленке. Пока прикладывал, беседу вел, о жизни мальчишку расспрашивал. А что жизнь — жизнь, прямо скажем, не очень. Как отдала матушка в ученики, так тому уж два года прошло, еще впереди восемь. Новый-то хозяин, мастер Томас, еще ничего, хоть и прижимист. А уж старый-то, хоть и нехорошо так о покойниках говорить, скупердяй был — куда там! Снега зимой не выпросишь. Да и вредный — чуть что, сразу драться. Ремеслу почти совсем не учил, все больше — сбегай, принеси, подай. Слава богу, помер. Мастер Томас ему не чета! Вчера показывал, как правильно сталь калить, вот это дело! Бегать? Да уж, побегать и при нем приходится, не без этого. Вот, как сейчас, к примеру. На ночь глядя послал в Вышгород, к какому-то шведу. Чтоб быстрей к нему в мастерскую шел… А ежели заупрямится, так, сказывал, спросить, не хочет ли швед тот стать капитаном «Повелителя Бурь». Тьфу-ты, бес попутал… «Пленителя Бурь»… Пленителя, Пленителя, Пленителя… На днях должен отчалить в Новгород. Но… тсс… про Новгород я не говорил. Дело такое… Ой, спасибо тебе, добрый человек, побегу я…