Диана Удовиченко - Клинок инквизиции

– Чего ты хочешь, человек? Желаешь ли знать правду о скрытых вещах или секретах? Хочешь наслать на кого-нибудь болезнь или вылечить ее? Алчешь мудрости и знаний в искусствах механики? А может, мечтаешь превратить кого-нибудь в зверя или другое существо?

– Мне нужно знать одну тайну. Скажи мне, о дух Марбас, кто обращается в вервольфа?

Демон молчал, покачиваясь в треугольнике. Клаус повторил вопрос. В ответ Марбас издал такое злобное рычание, что альбинос подпрыгнул в защитном круге. По приказу Сенкевича он перефразировал вводные – демон задрожал, словно от сильной боли, потом впал в бешенство. Рвал землю когтями, издавал чудовищные вопли, бился о невидимую преграду, как о стекло, пытаясь выбраться, изрыгал проклятия и угрозы. Демонолог приказал ему обратиться в человека, снова попросил ответить – получил лишь новую порцию проклятий. Так ничего и не добившись, Клаус позволил духу удалиться.

– Что это было? – спросил Сенкевич.

– Так ведут себя демоны, если не могут выполнить поставленную демонологом задачу, – ответил Клаус. – Наложенные на них заклинания причиняют тогда невыносимые муки. Должен заметить, Гроссмейстер, что высшие демоны – чрезвычайно злопамятные твари. Марбас еще попытается отомстить, чтоб он сдох.

– Но почему он не сумел ответить на вопрос? Открывать тайны – его свойство, работа, так сказать.

Клаус задумался.

– Может быть всего два объяснения. Первое: разглашение тайны запрещено великим повелителем духа.

– Кто его повелитель?

Клаус одними губами произнес грозное имя.

– Хорошо. А вторая причина?

Демонолог пожал плечами:

– Возможно, вопрос задан так, что демон не может на него ответить.

– Ладно. – Сенкевич открепил от плаща защитные знаки, вышел из круга. – Пошли домой.

По дороге он размышлял над словами Клауса. Если повелитель Марбаса запретил ему рассказывать, кто обращается в вервольфа, – значит, тварь находится под высшим покровительством. Следовательно, оборотень создан заклятием очень сильного колдуна, настолько сильного, что тот не побоялся прибегнуть к помощи одного из владык ада. Сенкевичу ничего не было известно о существовании такого человека.

Если же не так задан вопрос… Но как еще можно его задать? Вроде бы все совершенно правильно. Кто обращается в вервольфа? Здесь подразумевается четкий, определенный ответ. Если только…

Если Марбас не видел оборотня? Не знал о его существовании? Что, если этого человека скрывала пентаграмма Соломона? Выставляя ее перед собой, для демона ты словно исчезаешь из мира живых, дух неспособен почувствовать тебя. А он, Сенкевич, все время вызова простоял, закрывшись пентаграммой…

Сенкевич гнал от себя мысль, которая давно уже мучила его: что, если вервольф – он сам? Как там сказал тот колдун, которого схватила инквизиция? «Будь проклят, Фридрих Берг! Чтоб тебе захлебнуться в крови!» Что, если это проклятие сделало его вервольфом? Слова подходящие…

Странные сны, в которых он гонялся за Розой по ночным улицам Равенсбурга, боль в костях по утрам, металлический привкус во рту, кровь на губах… А после гибели Розы он проснулся весь в крови.

Если он вервольф, может ли не помнить о том, что творит по ночам?

Вспомнилась печальная улыбка девушки, ее уклончивый взгляд. В последнее время Роза была грустна. Знала? Она не выдала бы, любила. Потому боялась, стала убегать по ночам из дома? А он, выходит, все равно нашел ее и убил…

Сенкевич помотал головой. Не может этого быть! Не раскисай прежде времени, сказал он себе. Есть простой способ проверить, вервольф он или нет – поставить охрану возле двери. Нет, лучше прямо в комнате. Вооружить… чем вооружить? Мечами, вестимо. Хотя нет, приказать: пусть ловят живым. Интересно, можно ли снять проклятие?

Он решил не задумываться над этим, пока не выяснит правду.

– Клинок, останься. Сейчас приведут колдуна, – устало произнес Шпренгер. – Вчера на допросе он упорствовал, но я уверен: он что-то скрывает.

Стражники ввели избитого, дрожащего человека, швырнули перед столом на колени.

– Ну что, Питер Шульц, сегодня будешь говорить? – спросил Шпренгер.

Мужчина молчал, упорно глядя в пол.

– На дыбу! – взвизгнул Инститорис. – В тиски!

– Подожди, брат Генрих. – Голос Шпренгера звучал спокойно и почти дружелюбно. – Может быть, Питер все же одумается. Покайся, облегчи душу, сын мой.

– На дыбу! – упорствовал толстяк.

– Что ж, возможно, ты и прав, брат Генрих, – опечалился Шпренгер. – Палач…

Румяный молодец подступил ближе, засучивая рукава. Шульц задрожал сильнее, по щекам потекли слезы:

– Не нужно дыбу, ваша святость. Я все скажу, только не пытайте больше!

– Господь зачтет тебе искреннее раскаяние, – вздохнул Шпренгер. – Итак, занимался ли ты колдовством, летал ли на шабаши?

Питер Шульц сознавался во всем подряд: в ведовстве, колдовстве, сношениях с суккубами, ночных полетах верхом на свинье, срамном поцелуе, оборотничестве. Выдавал сообщников, называя имена соседей, друзей и близких. Дан слушал вполуха – большая часть признаний была самооговором под страхом пытки. Он уже привык к такому, испытывал лишь раздражение и брезгливость, но продолжение допроса заставило его насторожиться:

– Назови имя самого сильного колдуна в городе.

– Это был бургомистр Иоганн Юний, – быстро, словно заученно проговорил Шульц. – Других я не знаю…

– Подумай хорошо. Этот человек появился в городе недавно, он чужак. Назови его имя.

Дан внимательно наблюдал за Шульцем. Если изначально колдун боялся пытки, то сейчас его лицо выразило абсолютный ужас и растерянность.

– Но я ничего не знаю… – проблеял он.

– Подумай хорошо, дитя мое. – В голосе Шпренгера прозвучали скорбные ноты.

– На дыбу! – снова возопил Инститорис.

– Но подожди, брат Генрих…

– Нет, пытать! – Толстяк вскочил со скамьи, капризно топнул ногой.

Дан усмехнулся про себя: монахи успешно играли в «плохого и хорошего копа». У них получилось, Шульц расплакался:

– Он убьет меня! Его слуги перережут мне горло… Они всегда так делают с предателями…

– Мы поймаем его, – мягко заверил Шпренгер.

– Выбирай, как издохнуть: на дыбе или с перерезанным горлом! – подбодрил Инститорис.

– Назови его имя.

– Никто не знает его имени, – прошептал Шульц. – Все называют его Гроссмейстер.

– Где его найти?

– Клянусь, не знаю! Его никто не видел!

Шульц заговорил быстро, лихорадочно, словно боялся, что его перебьют и потащат на дыбу. С его слов выходило, что в Равенсбурге есть могущественный мастер темных искусств, защитник ведьм и колдунов. О нем многие знают, но видеть удостаивались только избранные. Говорят, Гроссмейстер предупреждает своих подопечных об аресте, взамен они отдают часть своих заработков.