Андрей Колганов - Жернова истории 3

— И что же это за предложение? Что мне может предложить ВСНХ? — Макаренко не испытывал никакого энтузиазма, но мой ранг заместителя председателя ВСНХ и кандидата в члены ЦК, видимо, все-таки внушал ему некоторую надежду на то, что хотя бы небольшую материальную помощь для коммуны удастся заполучить.

— Я представляю не только ВСНХ, — чуть улыбаюсь, вспоминая весь букет своих должностей, — приходится по должности еще заседать в коллегии Комитета трудовых резервов Наркомпроса, в коллегиях Госстандарта и Госкомитета по науке и технике.

— Трудовых резервов? — переспрашивает Антон Семенович. — Если вы о превращении коммуны в Фабрично-заводскую семилетку, то от этой идеи я действительно не в восторге.

— Что вы, — улыбаюсь еще шире, — мои планы не вписываются в столь убогие рамки. Насколько я в курсе, среди тех пунктов, на которые нападают ваши недоброжелатели, значатся: использование принуждения, применение наказаний, строгая дисциплина, употребление таких понятий как долг и честь. И вам приходится защищаться, оправдывая все эти элементы вашей педагогической практики. Так?

— Так! — подтверждает Макаренко.

— А не лучше ли будет перейти от защиты к нападению, представив дело таким образом, что все эти элементы окажутся не просто желательными, а прямо-таки совершенно необходимыми и обязательными? И не думайте, что перейти в наступление вам предстоит, что называется, голой грудью на пулеметы. Нет, в наступление вы пойдете при поддержке орудий такого крупного калибра, как РВС СССР и ОГПУ СССР.

— Что? Это, простите, каким же образом? — в глазах заведующего колонией не только мелькнуло удивление, но и зажегся огонек интереса.

— Предлагаю вам возглавить организацию на базе нескольких детских трудовых коммун Центров допризывной подготовки Наркомвоенмора и ОГПУ.

— Да, но с превращение детских коммун в подобные военизированные организации придется распрощаться с самоуправлением. Боюсь, в таком случае и руководство воспитательным процессом уплывет из моих рук и перейдет к военным, — немедленно возражает Макаренко.

— Вот как раз этого хотелось бы избежать! — восклицаю с искренней горячностью. — Полагаю, основы организации вашей коммуны должны остаться в неприкосновенности. Надо лишь расширить подготовку сверх программы всевобуча для младших возрастов, дав им возможность ознакомиться с различными военными специальностями. По результатам надо будет провести отбор наиболее склонных к военному делу и при переходе их в старшие возраста перевести в своего рода кадетские классы, с настоящей военной дисциплиной и военным обучением, скажем, на два года. При этом воспитанники этих классов смогут принимать участие в жизни остальной коммуны, в том числе и в хозяйственных работах, и в органах самоуправления. Но внутри военных классов самоуправления, конечно, не будет. Полагаю, ваш брат поддержал бы такую идею, — при последних словах Антон Семенович вскинул на меня глаза, тоскливо вздохнул, но, убедившись, что я вовсе не собираюсь ставить ему брата в укор, несколько раз кивнул. Тем не менее, выражать полное согласие он вовсе не спешил:

— Конечно, такая военизация детских коммун снимет многие вопросы. Да и заполучить поддержку столь сильных ведомств тоже заманчиво, — проговорил Макаренко. — Но ведь это будет основанием если и не охаять совсем мой опыт, то объявить его пригодным лишь вот для таких узкоспециальных рамок. И под таким благовидным предлогом в обычные детские воспитательные учреждения его не пустят.

— Так вас и без того травят со всех сторон! Что же лучше – сохранить и закрепить достигнутое вами, пусть и на ограниченном поле, но всяко шире, чем сейчас, или изнемочь в непосильной борьбе с бюрократической гидрой Наркомпроса, и, в конце концов, быть отстраненным от воспитания детей? — задаю вопрос в такой форме, которая подразумевает лишь один возможный ответ. — Понимаю, что в моем предложении заключен своего рода компромисс, но без компромисса не приобрести сильных союзников, которые позволят вам не превратиться в бессильного свидетеля гибели дела вашей жизни.

— А почему с таким предложением ко мне приходите вы, зампред ВСНХ, а не представители Реввоенсовета или ОГПУ? — вдруг спохватывается Антон Семенович.

— Не беспокойтесь, с Фрунзе и Дзержинским этот вопрос вчерне уже согласован, — усмехаюсь в ответ. — Их я уговорил, теперь осталось уговорить вас.

А дальше вопрос перешел уже в практическую плоскость. Мы ломали копья по поводу изменений в штатном воспитании, прав и обязанностей военных инструкторов, добавочного финансирования и снабжения материальными пособиями, форм взаимодействия с Осоавиахимом. Коснулись и дальнейшей судьбы воспитанников военизированных классов.

— Эти классам надо придумать яркое имя, созвучное эпохе, — заметил Макаренко. — Если не придумаем, кто-нибудь и в самом деле приклеит к ним кличку "кадетских", а по нынешним временам это способно опорочить весь замысел. И мы ведь не замкнутую военную касту пестовать собираемся?

— Разумеется, нет. А насчет названий… Для тех, кого будем готовить в ОГПУ, можно назвать школой юных дзержинцев. А для РККА – фрунзенцев. Думаю, их выпускники должны направляться для прохождения срочной службы непременно в кадровые части и быть первыми кандидатами на курсы младших командиров, а затем и в училища. Но и для тех, кто не выберет военную стезю, у меня есть хорошие идеи…

— Какие же? — живо интересуется Антон Семенович.

— Мне кажется, рутинное, серийное производство, да еще на низком техническом уровне, — это не совсем то, что подходит для целей воспитания в детских трудовых коммунах. Детям надо дать в руки что-то более увлекательное. Поэтому хотелось бы развернуть в этих коммунах опытно-экспериментальное производство под эгидой Государственного комитета по науке и технике. И, чем черт не шутит, может быть, дорастем и до детских конструкторских бюро? — пытливо слежу за реакцией своего собеседника.

— Да, умеете вы соблазнительные перспективы рисовать, — широко, от души, улыбается Макаренко. — Дети, уверен, могут горы своротить. Если будет материальная база, то они вам и аэроплан в небо сами запустят!

— Что вы, что вы, — в шутливом испуге отмахиваюсь от него руками, — я не склонен ограничиваться столь приземленными замыслами. Как вы смотрите, например, на исследования космического пространства реактивными приборами?

Сегодня с утра, отпросившись предварительно у Дзержинского, и выпросив полдня для Лиды у Мессинга, очередной раз отправляемся вместе с ней в женскую консультацию при родильном доме №7 подотдела охраны материнства и младенчества Мосздравотдела на Большой Молчановке. Этот родильный дом носит имя Г. Л. Грауэрмана, хотя сам Григорий Львович вряд ли вообще там бывал – до самой своей смерти в 1921 году он заведовал Лепехинским родильным домом на Покровке.