Неизв. - Дуб тоже может обидеться (СИ)

Рус: другие произведения.

Дуб тоже может обидеться. Книга 1.

Журнал "Самиздат

ВОЙНА! Мы обязательно победим! Только кто это МЫ? Выкладывая окончательный на сегодняшний день но не отредактированный текст

От автора. Выстроенная структура произведения обусловлена следующей идей — каждое, даже малейшее, изменение в прошлом и настоящем вызывает немедленный отклик в будущем. Именно на эту идею «работают» многочисленные включения разных дополнительных сюжетов реальной истории и образов «возможного будущего», призванные дополнить главную нить изложения.

1

Отступление 1.

Реальная история. 15 декабря 1923 г. Село Малые Хлебцы Полесского воеводства Польского государства.

На краю села в продуваемой всеми ветрами халупе громко скрипнула дверь и морозный воздух колючей волной ворвался внутрь.

- Прикрой дверь-то, прикрой! - мгновенно раздался раздраженный голос, прерываемый грудным кашлем. - В избе и так не топлено... Вот ироды-то, и днем и ночью покоя нет. Все ходют и ходют...

Худенькая фигурка, прижимая к груди большой мохнатый сверток, прошмыгнула в стылую комнату. Сняв с головы мохнатый платок, она сделал несколько шагов в темной комнате и застыла на месте, не знаю куда идти дальше. Через несколько секунд ее глаза начали различать темные контуры комнаты.

- Кого это ко мне принесло на ночь глядя? - вновь прозвучал тот же самый голос со стороны печки, занявшей большую часть избы. - Митрофан, ты что-ль? Посмотреть пришел, не сдохла ли еще? А вот хрен тебе! Понял? И не сдохну, пока племя ваше дурное ...

- Это я, матушка Милениха! - девушка, наконец-то, нашла укрытую кучей тряпья женщину. - Фекла! Из Ковальских. Узнаешь меня, матушка Милениха?

- Ты что-же это, дурья башка пришла? - та от удивления аж привстала со своей лежанки. - Ты же дитя недавно родила! Тебе лежать и лежать, а ты вон по сугробам бегаешь!

Вдруг, кто-то зашевелился, недовольно причмокивая губами, и темноту комнаты сразу же прорезал недовольный плачь.

- Ба! - Женщины словно сдернули с постели. - Совсем глупа баба стала, как ребенка родила! Куда же на мороз? Угробишь первенца-то!

Маленькая мама стала убаюкивать ребенка, еле слышно напевая колыбельную. Едва услышав нежный голос, человечек замолчал и потянулся ручонками к маме.

- Не прогоняй меня, матушка Милениха! Что-то дурно мне, - зашептала она, осторожно покачивая малыша. - Сон нонче днем нехороший приснился. Страх, просто! Боюсь я! Погадай мне, матушка Милениха! Я знаю, ты умеешь... Боюсь за ребеночка. Кабы чего с ним не случилось! Погадай, сделай милость! - шепча, она вложила в старухину руку небольшой тряпичный сверток. - Вот возьми. Колечко здесь мамино, золотое...

- Дура! - резка перебила ее женщина, стукнув ее по руке. - Что ты мне суешь?! А ну иди отседа! - молодая мама захлюпала носом при этих словах, но никуда не уходила. - Эх, девка справная, вона дитя какого родила, а ума то и нет! Как была блаженной, так и осталась... Мужу твому надо сказать, чтобы учил больше, а не жрал цельными днями... Ладно, давай его сюды, раз уж пришла, - чуть смягчился ее голос. - Погадаю!

Тоненькие руки нерешительно потянули сверток к женщине. Осторожно отогнув край пухового покрывала, она стала пристально изучать крошечное сморщенное личико. Длинные красные пальцы с грубо обрезанными ногтями мимолетно порхали над покрывалом, касаясь то пуговки носика, то бугорка подбородка. Иногда они на несколько секунд замирали над младенцем, словно пытались что-то нащупать...

- Что матушка? - не выдержала молодая мама. - Ты что-нибудь видишь?

Женщина вдруг закрыла лицо ребенка и быстро отошла в свой угол, начав еле слышно говорить.

- Иди домой Фекла! Домой, к мужу! Все с ребеночком будет хорошо..., - после небольшой паузы, когда обрадованная мама умчалась домой, Милениха продолжила. - Будет жить он в радости и счастье, пока не придет мрак и не поглотит его!

4 ч. 5 мин. 22 июня 1941 г. Брестская крепость. Кольцевая казарма рядом с Тереспольскими воротами

Все началось неожиданно, словно и не было бесконечных перебежчиков с рассказами о стоявших наготове у самой границы танковых армадах, тайных разговоров в курилках о неизбежности войны, донесений разведчиков о грозно гудящих моторах за пограничным столбом родной заставы.

Сильный взрыв потряс здание казармы! Мощная кирпичная кладка стен устояла. Через секунду новый взрыв! С треском обвалился потолок, заваливая полураздетых бойцов крошкой. Третий взрыв! Стены ходили ходуном, осколки стекла дождем разлетались по казарме. Пригибаясь красноармейцы руками разгребали пирамиду с винтовками. Из полу разбитого ящика бойцы россыпью набирали патроны.

На какое-то время взрывы прекратились. Поднятая в воздух меловая взвесь медленно оседала на раскуроченные потолочные балки.

Через бойницы послышалась гортанная речь, прерываемая плеском.

- Братцы, к бойницам! - заорал, рванувшийся вперед боец.

Через окна были видны темно-зеленые штурмовые лодки, набитые солдатами. Сводная десантная группа лейтенанта Кремерса под прикрытием артобстрела рвалась вверх по течению к мостам через Мухавец.

- Огонь! - рявкнул молоденький политрук в разорванном до пояса исподнем. - Огонь по врагу!

Пулеметный-ружейный огонь прорубал целые просеки в штурмующих группах. Раздавались крики раненных, разорванные в клочья лодки камнем погружались на дно.

- Рота! Слушай мой приказ, - заряжая опустевший магазин прохрипел командир. - Бегом! К караулу по охране тюрьмы! Уничтожить врага! Ковальских, твою …, куда лезешь?

Чумазый парнишка с выпученными от ужаса глазами пытался пролезть в развороченное окно. Его сапог с рваной штаниной скользил по неровной кирпичной кладке. Наконец, он попал в крупную трещину, и тело вылетело из казармы. Снаружи царил ад! После разгрома немецкого десанта начала работать дивизионная артиллерия. Тяжелые гаубицы накрывали каждый клочок площадки перед казармой. Взрывы раздавались один за другим! Земля, осколки наполняли воздух смертью.

Андрей Ковальских пригибаясь понесся вперед. Винтовка с примкнутым штыком ходила ходуном в дрожащих руках.

Нет, нет, нет! - шептал он сквозь стиснутые зубы. - Это происходит не со мной! Мама! Мама!

Вдруг его нога подвернулась и он со всего размаха влетел в еще дымящуюся воронку.

- А-а-а-а-а! - заверещал солдат, уткнувшись в разорванное снарядом тело. - А-а-а-а-а-а! Я не хочу! Я не хочу умирать!

Вдалеке в очередной раз ухнула гаубица и выпущенный снаряд устремился по старой, уже натоптанной дороге, своим примером опровергая устоявшие истины.

… Дуб рос у этой дороги уже давно и видел столько, что с лихвой хватило бы не на одну книгу. Если бы он мог говорить, то рассказал бы и о чудаковатом гусаре, пьяным бегавшем за капитаном-исправником по пыльной дороге, и о деревенских бабах, часто ходивших мимо него за грибами, и о польских панах, с шумом проносившихся на лихих конях со сворой гончих. Однако он молчал! Дуб молчал, хотя чувствовал, что происходит что-то страшное. Он умирал! С самых корней, на десятки метров протянувшихся в глубь земли, поднималась чужеродная волна. Она медленно заполняло его старое тело, отнимая власть над могучими развесистыми ветками, загоняя древесного патриарха на самый верх.