Дмитрий Галантэ - Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2

Искренне ваша, Томарана».

Дормидорф, закончив чтение, был немало удивлён, как впрочем, и все мы. Повисла неловкая тишина, которую разорвал душераздирающий вопль, прокатившийся по окрестностям многократным эхом, доносившийся со стороны, куда недавно уплыл наш любитель погружений. Все обернулись на крик и увидели что есть мочи гребущего к берегу ошалелого Ларька, который удирал во все лопатки от стаи белёсых крупных дельфинов, уже почти настигших его. Он грёб, как одержимый, периодически издавая вопли. Грести с такой силой и плавать с подобной скоростью человек может только в том случае, если его дражайшей жизни угрожает смертельная опасность.

Я был немало удивлён не столько опасности ситуации, сколько появлению дельфинов. Либо вода в озере соленая, либо это и не озеро вовсе, либо здесь живут пресноводные дельфины. Ладно, потом разберусь.

Всё происходило очень быстро, но мы всё же успели забежать в воду по грудь и, схватив под белы рученьки выбившегося из сил Ларька, практически выволочь его на берег, тем самым, очевидно, спасти его.

Незадачливый естествоиспытатель и мастер всевозможных погружений находился сейчас не в лучшем виде, он висел у нас на руках и не мог произнести ни слова, а только бешено вращал глазами, отплёвывался, булькал и пускал пузыри ртом и носом. А ещё Ларёк, по своему обыкновению, постоянно идиотски и истерично подхихикивал. Не успели мы его окончательно выволочь на берег, как дельфины, развив огромную скорость, надавали ему под водой своими носами множественных пинков, придав нам такое мощное ускорение, что мы вместе с Ларьком, словно огромный снаряд в бурлящей и пенящейся волне, кубарем выкатились на прибрежный песок. Причём дельфины до последнего продолжали метко шпынять многострадального Лари, ни разу не задев никого из нас.

С трудом отдышавшись, он поведал нам трогательную историю о том, как ныряя за бутылью, своим намётанным оком заприметил невдалеке одинокую самочку дельфина. Она, к своему несчастью, тихо и мирно отдыхала, возлежав на песчаном дне, словно на перине, мерно покачиваясь, приоткрыв один глаз и наслаждаясь тишиной и покоем, при этом совершенно никому не мешая. Ларёк для себя отметил, что она спит, а, как известно, дельфины спят попеременно то одним глазом, то другим. В этот раз ей повезло, ибо он уплыл восвояси, совершенно не потревожив её покоя и никоим образом не нарушив томного уединения. Но он обещал себе обязательно вернуться и как можно скорее, что, естественно, не преминул сделать сразу после передачи Дормидорфу бутыли.

Бесцеремонно разбудив дельфиниху, Ларёк принялся возбуждённо уговаривать перепуганную самочку дать ему позволение залезть к ней под хвост! Прикрываясь при этом научными целями и, разумеется, без всякой задней мысли. Кто бы мог подумать! Какая неслыханная наглость и вопиющая дерзость! Это же какая порядочная дама позволит подобную вольность первому подплывшему невзначай мужчине!

Но Ларёк убедительно уверял её, клялся и божился, что это просто необходимо сделать с одной-единственной благородной целью, дабы отщипнуть у неё от хвостового плавника малюсенький кусочек, так необходимый ему, известному натуралисту-естествоиспытателю и пламенному почитателю дельфинов, для приготовления какого-то особенного редкого зелья. Он уверял, что это будет совершенно безболезненно. Но самочка отказала ему в такой непристойной просьбе, справедливо посчитав его не вполне нормальным.

Ну, и что же предпринимает наш Ларёк? А вместо того, чтобы вовремя уняться и вежливо раскланяться и смыться по добру по здорову, он принялся требовательно настаивать и даже укоризненно упрекать её в сознательном нежелании помочь всеобщей мировой науке. Отчаявшись отвязаться от приставучего конопатого заморыша, она сообразила позвать на помощь своих сородичей. Бдительная самка заподозрила нашего рябого натуроведа в том, что он лишь прикрывается наукой, а на самом деле явно какой-то не такой и его, не на шутку озабоченного, всенепременно следует изловить и хорошенько разобраться что к чему, пока он не успел натворить всяких научных дел. Тут и дети плавают, между прочим!

Под водой звук передаётся, как известно, гораздо лучше, нежели по воздуху, и именно поэтому помощь подоспела быстро. Вся её стая была тут как тут уже через несколько секунд. Рассвирепевшие дельфины чуть было начисто не отодрали нашему Ларьку все мало-мальски выпирающие части его веснушчатого тела. Опоздай мы на несколько мгновений, и они сотворили бы из него удивительный конструктор-загадку для занимательных анатомических игр, состоящий из целого множества отдельно плавающих маленьких кусочков. А тот жуткий, леденящий кровь вопль, который привлёк наше внимание, означал всего лишь удачное попадание в некую известную и болезненную точку его организма. Мы терпеливо и сочувственно утешали нашего несчастного рыжего натуралиста, так безвинно и мучительно пострадавшего во имя всеобщей науки.

Стоя подбоченившись на пологом песчаном берегу, Ларёк рассказывал этот случай с искренней досадой, поражённый до глубины души вопиющим непониманием, с коим ему пришлось только что столкнуться. Он обиженно поджимал губы, голос его трагично дрожал, а одной рукой он всё время нежно притрагивался к ушибленному месту, иногда заботливо поглаживая его.

А в это время весь пляж в прямом смысле лежал, а точнее, катался по песку, надрываясь, задыхаясь и захлёбываясь от смеха, держась за животы, всхлипывая и рыдая. Один Ларёк был невесел. Поражённый масштабами своего таланта смешить людей, он удивлённо разводил руками и пожимал сутулыми плечами, испещрёнными рябью конопушек, пытаясь осторожно и нежно массировать ушибленные места. Всё это лишь усиливало всеобщий гомерический хохот. Сами же дельфины выглядывали из воды метрах в десяти от нас, стоя на месте, словно поплавки. Они, конечно, всё слышали, а не утонули и не захлебнулись только потому, что родились в воде, и это была их родная стихия. Они трещали, крутили головами, как заведённые, с шумом и водяной пылью выпуская фонтанчики брызг, фыркая, отдуваясь и громко попискивая от смеха и неудержимого восторга. Конечно, всё выяснилось и образумилось, но Ларёк прославился ещё больше, на него теперь без слёз радости вообще редко кто мог смотреть. Он прослыл не только неподражаемым мастером скоростного погружения, но и редким любителем млекопитающих.

Теперь перед нами стоял один важный вопрос: как нам следовало поступить с Томараной? Стоило ли верить ей, преследовать, или оставить это неблагодарное занятие и отправиться дальше, в гости к племенам людей океана, плавать с китами и дельфинами в поисках затерявшихся где-то там людей?