Дмитрий Галантэ - Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2

Кстати, паштет был гусиный, а вкуса – необыкновенного! Гуси, из печени которых он был приготовлен, явно не страдали циррозом печени, как обычные паштетные гуси, они, скорее всего, вели правильный и здоровый образ жизни, как и подобает уважающим свою печень гусям, да и не только им. Откуда я знаю о необычайно вкусном паштете? Да очень просто! Наглый и привередливый Коршан, как и следовало ожидать, наотрез отказался употреблять его в пищу. Отказался категорически и ни в какую не стал есть! Вот мне и пришлось сходу приступить к плану «Б», додуманному мною вместо малость неподходящего плана «А».

План заключался в том, чтобы как можно правдоподобнее изобразить на своём лице неподдельную радость вожделения, всем своим цветущим видом показывая, как я доволен, ведь мне привалило такое счастье! Счастье нераздельно овладеть и в одиночку поглотить это чудо кулинарного искусства. Никогда не забуду лиц друзей, когда я отправил себе в рот первую ложку заминированного паштета. Трудно позабыть их лица и во время второй ложки. Мне очень повезло, третьей ложки не понадобилось, ибо алчность и природная жадность Коршана, умело сыграть на которых я и рассчитывал, в совокупности с его другими, не менее достойными качествами, вполне оправдали ожидания. Как же так, его чудесный, бесподобный паштетик, и вдруг ест кто-то другой, да ещё и уплетает без всякого зазрения совести целыми ложками! Нет, это недопустимо, так нельзя! Это всё равно, что серпом по любимому молоту! Хоть и не смертельно, но обидно! Паштет тут же стал жизненно необходим и позарез нужен Коршану:

– А ну, прекратить обжорство… без меня! Ладно, я передумал, нечего трогать мой паштет, он мне и самому, может быть, очень нужен.

Ворон пододвинул тарелку с паштетом к себе и накинулся на него, словно неделю ничего не ел. Вот уж, действительно, дурной пример заразителен! Он чавкал и чмокал, слизывая размазывающуюся по клюву и тарелке тёмно-коричневую массу, блаженно закатывая при этом глаза. Ни дать ни взять порося, получившее любимые жёлуди. Напоследок он вылизал и отполировал блюдо так, что оно заблестело словно у кота… глаза после валерьянки.

Юриник смотрел, смотрел, не выдержал и восхищённо произнёс:

– Первый раз имею возможность лицезреть птицу с таким длинным и загребущим языком, прямо-таки муравьед крылатый!

– А я первый раз вижу этакого волосатого и низкорослого басовитого болтуна! Болтунишку! И, как видишь, ничего, даже вида не показываю, ем себе молча и никому, между прочим, не мешаю, что и тебе советую и настоятельно рекомендую, – парировал ворон.

Получилось несколько грубовато, но почему-то никто не удивился. Коршан скоро сам смекнул это и уже более миролюбиво добавил, обращаясь к Юринику, открывшему в искреннем удивлении рот от неожиданно резкого натиска:

– Позволь, любезный Юриник, поинтересоваться, кончишь ты сегодня болтать или нет? Не порть аппетит, пожалуйста, я тебя очень прошу. А то меня элементарно может и стошнить прямо на тебя, знаешь, какой я чувствительный и чуткий ко всяким мелочам? Хотя с первого взгляда этого не скажешь, но это так, можешь мне поверить, иной раз сам себя стесняюсь.

– Да я тебе, конечно, верю. Кушай, наслаждайся на здоровье, раз так, я лучше уж помолчу, – с расстановкой, будто задумчиво, промолвил Юриник и замолчал.

Народу в это время в обеденном зале было не очень много, основная масса учеников уже успела поесть и разбрелась по своим делам. Вот и мы почти покончили с ужином, когда в дверной арке возникла знакомая фигура нашей первой учительницы. Томарана внимательно огляделась, задержала пристальный взгляд на нас и после секундной заминки соизволила войти в зал и проследовать к стойке, где находилась скатерть-самобранка.

У меня было ощущение, что она видит меня насквозь со всеми потрохами. Потом я узнал, что и у моих друзей было точно такое же чувство.

Коршан, скосив глаз в её сторону, недовольно захрюкал, переваливаясь с ноги на ногу и подёргивая хвостом, видимо, от нервного возбуждения, и повернулся к ней спиной. Какое неуважение! Но Томарана, заметив это, даже бровью не повела. Она преспокойненько заказала скатерти ужин. Получив его, грациозно и не обращая больше ни на кого внимания, проследовала к свободному столу. Проходя мимо, не забыла вежливо пожелать нам приятного аппетита и остроумно намекнула на некоторые обстоятельства:

– Приятного вам аппетита, не смотря ни на что.

Мы, естественно, поблагодарили её, пожелав в ответ того же, на что она ответила:

– У меня всегда прекрасный, просто-таки превосходный аппетит, особенно когда я нахожусь в предвкушении наслаждения от поглощения моего любимого блюда, которое я себе теперь и заказала.

Она указала взглядом на свой поднос и слегка наклонила его. Затем продолжила, видя наш интерес:

– Любопытствуете? Понимаю! Этим изысканным кушаньем является запечёный в квашеной капусте жирный ворон не старше пятидесяти лет, обложенный ломтиками картофеля, могу дать рецепт, потом будете меня благодарить, просто объедение, пальчики оближите!

Она, говоря это, периодически поглядывала на Коршана, а напоследок вообще щёлкнула на него зубами, от чего тот подпрыгнул на месте и возмущённо закрякал, хлопая крыльями. Он хотел что-то сказать по поводу кощунства, но издал лишь звук, отдалённо напоминающий недовольное кудахтанье курицы, когда петух клюёт её в темечко и одновременно топчет… шпорами. Именно в это время Томарана кокетливо приоткрыла перед нами крышку своего блюда, на котором действительно лежала какая-то запечённая птица, поджаренная до золотистой корочки, обложенная ломтиками картошки и квашеной капустой. Выглядело очень аппетитно, но Коршан этого великолепия явно не понял и, к сожалению, не сумел оценить по достоинству. Он, вдохнув аромат кушанья, чуть не бухнулся в обморок и был крайне возмущён, но благоразумно решил не связываться с грозной учительницей, особенно учитывая темпераментность её кулинарных пристрастий. Да, Томарана не Корнезарка, которого при желании можно и в лоб долбануть или ненароком обделать с головы до ног.

Она с нескрываемым удовольствием обгладывала воронову ножку, когда Коршан, не выдержав подобного каннибализма, улетел восвояси, обиженно каркая и громко хлопая крыльями.

Когда мы, проводив взглядом ворона, вновь обратили внимание на Томарану, она уже в упор смотрела на нас, на каждого по очереди, только глаза у неё теперь были тёмно-карие, почти чёрные. Наверное, они меняли цвет в зависимости от настроения, а сейчас оно у неё было явно хорошим, она улыбалась, и по всему было видно, что ей очень хочется нас о чём-то спросить.

Наконец она не выдержала и задала мучивший её вопрос: