Галина Гончарова - Азъ есмь Софья

Но боярин оказался сообразительным.

– Я и тебе могу быть полезен, государь. Испытай!

Алексей вздохнул. Повертел в пальцах перо.

– Что ж… Кто желает служить Отчизне, тому преград нет. Будет у меня для тебя задание, боярин. Есть ли у тебя человек, который по-аглицки говорить умеет? Да хорошо говорить, чтобы поехать в далекую страну и вернуться?

Григорий Иванович задумался. А потом кивнул.

– Есть у меня такой человек. Отец у него англичанин, вот и Иван по-аглицки разумеет дюже хорошо.

– Грамотен ли он?

– Да, государь.

– Привезешь его ко мне – для одной службы. Сделает он свое дело и к тебе вернется. А я заплачу ему, не обижу.

Григорий Иванович почтительно поклонился. Не хотелось ему Ивашку отпускать – дюже толков да сметлив, но государю лучше не прекословить.

– На пятый день от сегодняшнего ждать тебя буду, боярин.

– Слушаюсь, государь-царевич.

– Иди…

Боярин было уж и к двери попятился, но что-то заставило царевича вскинуть руку.

– Да… говоришь, отец у него англичанин?

– Да, царевич…

– Отца тоже попроси приехать ко мне. Да вежливо попроси, понял?

Синие глаза блеснули так, что боярин аж шарахнулся. Потом поклонился почтительно и получил жест, разрешающий уйти. Вылетел за дверь, перевел дух, но по-настоящему успокоиться смог, только когда за воротами оказался.

Волчонок растет, ой, волчонок…

Смилуйся, Господи, над рабом твоим Григорием!

Алексей проследил, как за боярином закрылась дверь, и заглянул под стол.

– Вылезай, можно!

– Точно?

– Ушел… Сонь, а зачем нам его отец?

– Чтобы знать, что в Англии творится. Вдруг нам что полезно будет?

Алексей кивнул. Действительно, про Англию они знали только то, что она существует. Что там, кто там, как там – пес его знает. Правда, Софья вполне прилично говорила на английском, но лучше об этом умолчать, потому что вряд ли ее кто-то поймет в Англии. Консалтинги, договоры, лизинги и франчайзинги – за такие злобные заклинания и на костре сжечь могут. Да и диалект двадцать первого века разительно отличался от диалекта семнадцатого.

Софья кое-как выползла из-под стола, откинула в сторону бересту с корявыми каракулями и потянулась.

– День-то хороший какой! Леша, тебе проехаться не хочется?

Алексей посмотрел в окно. Действительно, хотелось.

– А мы же заниматься хотели?

– Тетка Татьяна не даст.

При упоминании старшей родственницы лицо Алексея вытянулось.

– Действительно…

– А так ты бы поездил, посмотрел, где тут хорошие пастбища…

– И Ваньку с собой возьму, нечего ему сидеть в тереме…

Софья одарила брата улыбкой. Правильно. Верхом ездить – не нравоучения выслушивать, а они от Татьяны будут наверняка. За что?

А просто так.

С какой целью бабы закатывают скандалы? Да чтобы утвердить свое главенство где-либо. Или чтобы с ними не связывались. Территорию помечают, вот.

И мужикам присутствовать при этом не обязательно. Вовсе даже ни к чему. Вот Анна может при поддержке Софьи сцепиться с милой сестричкой, но посторонним эти разборки видеть не обязательно.

Алексей, просияв, умчался. Софья еще раз потянулась и отправилась на занятия. А то как же?

Обнаружив, что в этом теле мозг работает на порядок лучше, она стала искать, чем его загрузить. И нашла.

Языки.

Сейчас было время занятий турецким. Как это выглядело?

Спасибо Лейле. Девчонка оказалась умной и серьезной, поняла, что сможет заработать и обеспечить себе теплое место, и стала сама разрабатывать планы уроков, на ходу подхватывая то, что предлагала Софья. На кухне они уже несколько раз были, готовили турецкие блюда. Одевались в турецкие одежды, правда, чтобы никто не увидел. Проводили уроки поэзии, стараясь перевести турецкие вирши на русский. Получалось откровенно коряво, но… а как?

О грамматике и сама Лейла имела весьма смутное представление, поэтому хотя бы разговорный турецкий и письменный. Сегодня же намечался урок танцев. И параллельно урок турецкого. Шаг назад, шаг вперед, поворот, верти бедрами, раз-два-три… Сколько можно преподать во время урока танцев?

Много…

Тем более что Лейла старалась. И девочки тоже. Ровно до тех пор, пока в горницу не явилась проспавшая Татьяна, весьма недовольная этим фактом.

– Что тут происходит?

Софья обернулась.

Что-что, учимся мы тут.

– Тетя, доброе утро. Я рада тебя видеть.

Девочки, как по команде, развернулись и склонились в поклонах. Лейла изящно опустила голову. Али, наигрывавший на маленькой флейте, оборвал музыку и поклонился на восточный манер.

Татьяна хлопнула глазами, но сказать ничего не успела. На помощь подоспела кавалерия в лице царевны Анны.

– Сестрица, милая, доброе утро. Как почивалось?

Подхватила Татьяну под руку и повлекла за собой. Софья вздохнула и кивнула Лейле.

– Занимайтесь. Я скоро вернусь.

И направилась вслед за тетками. Девушки проводили ее взглядами, исполненными облегчения. Да, они уважали Софью, но иногда этот ребенок казался им слишком страшным. Умна не по возрасту – был общий вердикт. И взгляд у нее нехороший.

Но дальше сплетен в опочивальнях это не шло. Будь Софья хоть и чертихой с рогами – она давала им возможность вырваться из замкнутого круга. Не станет ее – не станет и их, кому они там будут нужны? Так что Софья все рассчитала правильно – девочки за нее кому угодно бы горло перегрызли. И после ее ухода занимались не менее усердно, чем с ней.

А Софья тем временем догнала двух царевен.

– …зачем это? Грех ведь?

– Какой грех в том, что девочки османский язык изучают?

– Они же язычники!

– И что с того?

– Они бы еще по-собачьи лаять научились!

– Понадобится – и по-собачьи научимся. Братец наш сколько языков знает? А ведь что франки, что османы…

– Франки в господа нашего Иисуса Христа веруют!

– А как ты османам об истинной вере расскажешь, если двух слов связать не можешь?

Татьяна насупилась. Крыть было нечем, и тут влезла Софья.

– Тетя Таня, а правда, что ты хорошо рисуешь?

Что было, то было. Татьяна вообще была одаренной личностью – будь она портретисткой, цены бы ее картинам не было. Сейчас же ее талант растрачивался зря – она писала иконы, но женщина ведь иконописцем быть не может – грех это. И глупость, так что слова Софьи упали на благодатную почву.

– Хорошо…

Софья внутренне усмехнулась.

– А ты нас не поучишь?

– Кого это – нас?

– Девочек, конечно…

– Иконы писать?

– Да нет, парсуны, цветы, травы – что тебе в голову взбредет! Они ж и не пробовали никогда…

– Мне что – заняться нечем? – вознегодовала Татьяна, но как-то очень неубедительно. Мы можем злиться, ругаться, шипеть, фыркать, но когда речь идет о любимом, о твоем деле, занимаясь которым ты чувствуешь, как поет душа… тут сложно остаться злым и равнодушным. Татьяна и не смогла. – Не хватало мне еще всякое отродье учить!