Константин Калбазов - Кукловод. Книга 2. Партизан

В этот момент вновь ожил телеграф, начав набивать сообщение из штаба фронта. Брусилов сосредоточился было на бегущей полоске, но его отвлекли.

— Разрешите, ваше высокопревосходительство? — В телеграфную вошел статный подполковник из штаба и вытянулся в струнку.

— Слушаю вас, — произнес командующий.

— Сводка по фронту армии.

— Докладывайте.

Брусилов не без интереса посмотрел на подполковника. Тот выполнял приказ, согласно которому должен был докладывать обстановку на фронте каждые два часа. В случае же резкого изменения обстановки — незамедлительно. Признаться, Алексей Алексеевич невольно бросил взгляд на часы, мирно тикающие на стене. Но тут же успокоился, это был просто очередной доклад.

— Ситуация на фронте продолжает оставаться вполне стабильной, — заговорил подполковник. — Все атаки противника отбиты без особого труда и потерь с нашей стороны. Командиры полков особо отмечают эффективность массового минирования подходов к позициям противопехотными фугасами и самострелами. Даже на участке Двадцать второго корпуса у Козювки противник не проявляет присущей ему активности и упорства. Имеется множество докладов о том, что наблюдается практически беспричинное залегание наступающих цепей при первых же выстрелах со стороны наших позиций.

— Что скажете, Петр Николаевич? — обратился Брусилов к Ломновскому.

— Вряд ли это хитрость со стороны противника, причем повсеместная. Минирование подходов — новшество — и противодействовать ему пока возможно только массированной артиллерийской подготовкой по всем подступам к нашим позициям, что влечет перерасход боеприпасов.

— И даже несмотря на это, солдаты все равно боятся идти в атаку на фугасы. Оторванные руки и ноги — зрелище не для слабонервных, — задумчиво произнес Брусилов, читая ответ командующего фронтом, а потом протянул ленту начальнику штаба: — Ознакомьтесь. Его высокопревосходительство советует нам озаботиться обстановкой на нашем фронте. Но будет готов вернуться к данному разговору: после личной беседы с генералом фон Сектом. Что-то еще, господин подполковник?

— Поступило сообщение от полковника Пархомова о том, что в районе Дукельского перевала над территорией противника немецкий аэроплан сбил нашего летчика.

— Та-ак. Это тот самый аэроплан, который мы отправляли за генералом фон Сектом?

— Я связался с нашим авиаотрядом, и все указывает на то, что это именно так, — подтвердил подполковник.

— Они могли выжить? — вновь поинтересовался Брусилов.

— Исключено. Из доклада Пархомова следует, что высота была слишком большой.

— Нда. Передавайте, — это уже телеграфисту. — Только что получил доклад о том, что аэроплан с генералом фон Сектом на борту был сбит над территорией противника. Выживших нет, захваченные документы остались в руках противника. Продолжаю настаивать на необходимости активной обороны и организации контрудара в районе участка Горлица — Тарнов. Генерал кавалерии Брусилов.

Ответ не заставил себя ждать. Генерал Иванов не собирался принимать решение, основываясь на непроверенных данных. Его же разведданные не позволяют однозначно судить о направлении главного удара. В этой связи он вынужден ждать, пока противник не вскроет свои намерения более явно.

Оставаться в телеграфной после того, как разговор был окончен, смысла не было. Поэтому оба генерала направились в кабинет командующего. Вообще-то у Ломновского забот хватало. Но раз уж командующий не посчитал нужным его отпустить, то он последовал за мрачным, как туча, Брусиловым.

— Вот так, Петр Николаевич, — опускаясь в свое кресло, произнес командующий. — Хотел бы я знать, что это — глупость или раздутое самомнение. Я уже почти две недели пытаюсь до него достучаться, и все бесполезно. Видишь ли, противник должен более явно вскрыть свои намерения.

— Но что мы можем поделать в данной ситуации, Алексей Алексеевич? Командующий принял решение, и нам остается только надеяться, что Радко-Дмитриев выстоит.

— Невозможно выстоять в пассивной обороне. А Радко-Дмитриев спрятал голову в панцирь, как черепаха, и хочет переждать бурю. Но это прямой путь к поражению.

Если противнику противодействовать только упорной обороной, рано или поздно он прорвет фронт. Макензен уже вторые сутки рвется вперед, и я уверен, ситуация там ухудшается с каждым часом. Вы же связывались с Добровольским, какая там вообще обстановка?

— Ситуация очень серьезная. Противник вклинился в оборону на участке Горлица — Громник. На момент нашего разговора германцы частично овладели второй линией обороны. Если ничего не предпринять, то предполагаю, что сегодня Макензен полностью овладеет второй линией.

— И что Радко-Дмитриев? Они готовят еще одну линию обороны? Подтягивают свои резервы для проведения контрудара? Что они вообще предпринимают?

— Насколько я понял, Радко-Дмитриев требует от командующего подкреплений и в то же время раздергал свои резервы в латании дыр. Третья армия провела ряд незначительных контрударов и благодаря этому пока держится. Но сейчас у них остался последний резерв, кавалерийский корпус, который находится при штабе.

— Та-ак. Нарыв уже практически назрел и вот-вот лопнет. В какой-то момент солдаты не выдержат и начнут сдаваться в плен сотнями и тысячами. Я не знаю, отчего так происходит, но в этой войне просто поветрие какое-то сдаваться в плен полками и даже дивизиями. Похоже, если Иванов будет бездействовать еще сутки, много, двое, Макензен прорвет фронт. А учитывая то, насколько стремительно действует германская армия, выходя на оперативный простор, это будет крах. Угроза окружения практически всего нашего фронта слишком явная.

Брусилов в сердцах бросил на стол карандаш, который, прокатившись по бумагам, ударился о перекидной календарь. После этого генерал поднялся и, явно нервничая, прошелся по кабинету, двигаясь стремительно и порывисто. Наконец, он взял себя в руки и встал у окна, глядя во двор штаба, по которому сновали офицеры и нижние чины, каждый занятый своим делом.

— Разрешите, ваше высокопревосходительство, — адъютант командующего замер при входе, выказывая образцовую выправку.

— Что там еще, Виктор Семенович?

— Ротмистр Рогозин с докладом.

— Пригласите.

Брусилов вернулся за стол, окончательно взяв себя в руки. Одно дело, когда тебя видит начальник штаба, можно сказать, сподвижник и вообще генерал. И совсем другое, когда это ротмистр. А еще появление Рогозина могло означать какое-то изменение в обстановке. С одной стороны, отделение под командованием прапорщика Шестакова в настоящий момент занималось разведкой, но в то же время его работу курировала контрразведка.