Егор Чекрыгин - Хроники Дебила. Свиток 6 (СИ)

Лекаря-травника может быть? Легендарного целителя Дебила, который Мнау’гхо дырку в голове проковырял, злых духов оттуда выгнал, а потом обратно дырку залепил? — Ну да, с такими навыками меня сразу в какое-нибудь медицинское заведение примут. — «Кащенко» например, пациентом.

Хотя, по любому, я в результате там и окажусь. Стоит только ляпнуть по пьяни про свои межпространственные подвиги и путешествия, как добрые санитары со смирительной рубашкой, мигом нарисуются поблизости, и упакуют похлеще чем я Амулет.

Да даже если буду молчать как рыба об лед, изо всех сил симулируя амнезию. Только вот рефлексы у меня уже не для Той жизни. Не для роли серенького, ничем ни примечательного Пети Иванова, — любителя помечтать о подвигах, и обойти за квартал банду тринадцатилетних хулиганов.

Так что дурки, а то и вообще тюряги, Там, чувствую мне не избежать. — Либо примут за психа. Либо сам стану психом, пытаясь изображать нормального. — Так что моей Той семье, видать придется терять меня снова.

Да и семья… Тут ведь у меня тоже семья! И немаленькая, одних детей только три штуки, и это родных. А учитывая что и брато-сестринских, тут тоже не особо от своих отделяют, скорее даже наоборот, (что за комиссия создатель, быть всех племянников отцом [14] «Что за комиссия создатель, быть взрослой дочери отцом?» Грибоедов. «Горе от ума». , или, — «проклятье двоюродного дяди».), то тут уже целых колхоз набирается.

А ведь еще и Осакат с Витьком, Оилиои, тот же Дрис’тун вечно пасущийся в моем шатре, и даже не стесняющийся подкидывать своих детишек моим женам и родственницам «на воспитание», ибо давно уже привык что он тоже мне, пусть какая-то и странная, но родня… Братья и племянники Лигит, регулярно живущие в моих хоромах. Да и мой племянник Никсой, правда уже успевший отгостить чуть ли не во всех дворцах всех горских царств, однако ежегодно не забывающий присылать мне подарки, выражая свое почтение и благодарность.

Да что там говорить. — Почти с каждым ирокезом из «старого состава» я имею какую-нибудь дальнюю родственную связь. И тут, эти «дальние» куда прочнее, чем иной раз наши, московские, даже в рамках одной семьи.

А ученики? — Я даже не про Дрис’туна и его банду. — Я вообще про учеников. — Исчезни я, и как они тут одни останутся? Насколько быстро скатятся к стандартному примитиву?

А все мои начинания, — ремесла, законы, науки? — Все то что я с таким трудом пробивал, вытягивал словно росточек сквозь камни, холил-лилеял. Готовил почву, растил людей способных позаботиться, и двигать дальше, доказывал полезность… Это ведь тоже, — все мои дети, мое потомство, мое наследие. — И променять это на теплый унитаз и возможность пялиться в телевизор, сидя на диване и прихлебывая пиво?

…Нет. Те мои родные, меня уже потеряли. И надеюсь, — пережили и смирились с потерей. А вот эти мои…

Вот только почему мне приходится самого себя уговаривать? И почему я так мучительно боюсь, что стоит мне открыть этот ящик, и взглянув в черноту плоскостей этой гадости увидеть дорогу назад, — брошусь словно в омут головой. А потом до конца жизни буду сожалеть что струсил, проявив слабость.

Неужели меня настолько пугает неприкаянная старость, без пенсии, хилого медицинского обеспечения и зубов, что я готов променять пару десятков оставшихся мне достойных лет жизни. …Жизни полной трудов и уважения окружающих, — на пусть сорок лет, бессмысленного и тусклого угасания, зато в тепле и с видимостью соцобеспечения? — Будто я никогда не слышал о стариках-ветеранах, — доживающих свой век в куда большем ничтожестве, чем предстоит мне.

Тут вдруг очередной порыв ветра, едва ли не положил «Морского Гуся» на бок. Корабль выправился и пошел дальше. Но я как-то сразу смекнул, что период созерцательных размышлений, на сегодня закончился. Так что лишний раз проверив как «волшебный ящик», закреплен в каюте. (Целую бухту гок’ового каната извели на это дело), выскочил на палубу, чтобы посмотреть где от меня будет польза. …Это ведь тоже, — один из рефлексов, скорее мешающих в «московской» жизни.

Хотя мы и пытались, но все-таки обойти шторм у нас не получилось. Ну да хоть по краешку его прошлись, и то ладно. Потому как судя по этому «краешку», окажись мы на его пути, нам бы точно не выжить. Стихия, — она ведь штука такая. — Она современные мне железные корабли, величиной со стадион, при случае запросто утопить может. А уж нашей скорлупке, в такой круговерти, точно надеяться было бы не на что.

Даже у нас волны вставали размером наверное с пятиэтажный дом, а ветер свистел так, что приходилось орать на ухо стоящему рядом с тобой человеку, чтобы быть им услышанным.

И эти волны, упорно гнали нас в сторону берега, видимо, с интересом трехлетнего ребенка, пытаясь узнать, что будет, если взять, да и хрякнуть эту крохотную людскую поделку о скалы и камни. — Далеко ли обломки разлетятся?

Мы и так были измученны пятидневным выгребанием против ветра. А еще два дня такого шторма, окончательно вымотали нас всех. Да и «Морскому Гусю» досталось изрядно. Так что, едва ветер немного стих и успокоился, на общем совете было решено пристать где-нибудь к берегу, и немного отдохнуть. — потому как идти через море, в таком состоянии, было невозможно.

Буря частый гость в это время года на побережьях Даархаака. Стремительные ветры несутся не разбирая где море а где суша, подчас занося капли соленой влаги, за несколько дневных переходов от берега. Иногда соленая влага смешивается с песком и пылью пустошей, и горе тому каравану, кого накрыло такое облако, — песок и соль выедают глаза людям и вьючным животным, мелкая пыль набивается во все отверстия тела, и душит несчастных, словно стая злобных демонов.

Тут только одно спасение, — найти высокую каменную стенку, или овраг, впадину, низинку… что угодно что сможет защитить тебя от сдирающих с тела кожу мельчайших песчинок. Накрыть лица людей и морды верблюдов тканью, и молиться Икаоитииоо о спасении.

Руудваак, прекрасно знал это, и как только первые признаки надвигающейся бури встревожили его сознание, предпринял соответствующие меры. Благо. — по этому маршруту он уже ходил многие годы, и потому знал на его протяжении каждый кустик и каждый камешек.

Почти два дня ему и его людям пришлось просидеть под каменной скалой, выгребая, время от времени своих верблюдов из наваливающихся сверху куч песка, и промывая остатками воды их пасти и ноздри.

Солнце сменялось луной и выходило снова… наверное, — потому что в густом мгле бури, трудно было понять где день и где ночь. Минуты растягиваются в часы, часы в дни, дни кажутся годами, и в какой-то миг приходило ощущение что предсказанный конец мира все-таки пришел, а Икаоитииоо и впрямь отвернул свой лик от нерадивых детей своих, о чем, вот уже больше недели шептались на всех площадях Аоэрооэо.