Талгат Сабденов - Чужой среди чужих

День второй

— Эммм… Мне пожалуйста таяки, красный чай с жасмином и тортик со сливочным кремом! Алекс–кун, а ты что будешь?

— Черный чай с сахаром и лимоном. И, наверное, эклер.

— Простите, вы сказали чай с лимоном? — официантка тщательно маскировала замешательство.

Ах да, это же чисто российская манера. Шут мельком глянул на свою спутницу, но та не подала виду.

— Отрезаете тонкую дольку лимона и бросаете ее в чай.

Девушка в костюме горничной кивнула и убежала за заказом. Айми проводила ее задумчивым взглядом.

— Странный способ подавать чай, — как бы задумчиво проговорила она.

— Когда я был маленьким, по соседству жил один русский старик, он часто пил чай с лимоном

— Русский старик?

— Угу, это было в городке Вакханай, слыхала про такой?

— Ну… эээ…

— Да ладно, не бери в голову, про эту глушь, похоже, знают только картографы и браконьеры. Сама ведь знаешь, что после Удара творилось. Еще совсем мальчишкой когда был — каждый день видел, как рыбаки отправлялись к северным территориям.

"Вот на кой ляд тебе это надо? Ты ведь мое досье наизусть успела выучить, зуб даю".

— И, надо сказать, возвращались не все, — добавил он после короткой заминки. — Русские сторожевики озверели за три года без зарплат, и попросту грабили рыбацкие шхуны, а экипаж, как правило, казнили на месте.

— Да, жуткое было время, — протянула девушка. — Но ты хоть с родителями жил.

"Знаешь поговорку "не тронь дерьмо"?"

— Айми–чан, а что с твоими родителями?

Взгляд девушки на мгновение остановился и погас.

"Что же ты так плохо удар держишь, деточка? Что, даже скальпели военных нейрохирургов не смогли вырезать из тебя всю человечность? Надо полагать, кончили твои папа с мамой не лучшим образом".

Мгновение прошло.

— Они живут и работают в Европе, но у меня нет с ними контактов.

"Кто бы сомневался…"

Шут прикрыл глаза, лениво рассматривая матово–белое сияние "глухого" разума, и попытался представить, что надо сделать с человеческим организмом, что бы его так перекорежило. Воображение тихо буксовало. Интересно, а такое вообще обратимо? Если подумать — то да. Методами нейрохирургии можно восстановить поврежденные участки мозга, можно провести гормональную терапию, которая вернет метаболизм в нормальное русло, можно даже сломать грубо состряпанную психокодировку. Только кому это надо?

— Ты ничего раньше о них не рассказывала. Кто они?

— Мама переводчик, а папа специалист по обслуживанию серверного оборудования.

— И как их занесло в Европу?

— Оглянись, — усмехнулась Айми. — После закрытия границ и перехода к политике расовой сегрегации Европа стала куда более безопасным местом, чем Япония.

Интересно, это она сейчас придумала или озвучила заранее составленную легенду? Если придумала сама — значит, повреждения не затронули области высшего мышления, значит, излечение вполне реально.

"Хм…"

Свидание текло тихо и предельно спокойно. Они задавали друг другу ничего не значащие вопросы, выслушивали на ходу выдуманные ответы, обсуждали проблемы, которые их не волновали никаким образом — в общем, прикидывались друг перед другом обычными людьми. Интересная, вообще говоря, ситуация. Для стороннего наблюдателя они с Айми — милейшая парочка, которая уверенно идет в своих отношениях к брачному алтарю, или как тут принято. Но то, что они друг другу говорят — либо чистая ложь, либо ложь, замешанная на правде, и их взаимные чувства мягче всего можно назвать деловыми. Смак же этой, в общем–то, будничной сцене придает то, что они прекрасно осведомлены о взглядах своего визави, и принимают их как должное. Пустяковая казалось бы вещь, а вон во что выливается.

Они распрощались, только когда кафе начало закрываться. Айми, чмокнув его на прощание в губы, ускакала в сторону наземного метро. Шут незаметно утерся и поплелся к автобусной остановке. День выдался не самый простой, но "свидание" прошло успешно, он не сболтнул ничего лишнего, и вообще вел себя предельно миролюбиво. Значит, Цуруми будет еще какое–то время спокоен. Значит, еще не время бежать, спасаясь от NERV" овских пуль. Значит, еще можно попытаться что–то сделать с троицей проблемных подростков, которым злой рок впарил судьбу человечества.

"Педагогика", — подумал он в приступе неожиданной веселости. — "Не так страшен ее субъект как объект ее".

Он тихо рассмеялся, не особо заботясь, что о нем подумают наблюдатели. И ожидание автобуса в компании нескольких припозднившихся работяг прошло легко и незаметно, хотя к спасительным таблеткам он все еще не притрагивался. Продолжая ухмыляться, он протянул руку к поручню, собираясь зайти в салон, и в этот момент его тело словно окунулось в ванну из расплавленного металла. Хрипя от нестерпимой боли, укутывавшей его с головы до ног, он с ужасом смотрел на свою руку. Изломанную, обугленную руку, через сожженную плоть которой проглядывали почерневшие в огне кости. В лицо пахнуло жаром — это догорали остатки автобуса. В глубине салона можно было разглядеть скорчившиеся, почерневшие трупы пассажиров.

— Эй, вы в порядке? — прозвучал у него над ухом вежливый взволнованный голос.

Шут стремительно обернулся, впившись диким взглядом в пожилого мужчину, который испуганно отпрянул от него. Тут до него дошло, что боль ушла так же внезапно, как и появилась. И рука была совершенно целой. А сам он стоит, скрючившись, на коленях. Он перевел взгляд на автобус — тот все так же стоял у остановки, гостеприимно распахнув двери.

— Д-да, я… в порядке, — выдохнул Шут слабым голосом.

Он с усилием поднялся на ноги, стараясь унять предательскую дрожь в коленях. Люди проходили мимо него в салон, тактично не обращая внимания. Псайкер попытался сделать шаг вслед на ними, и тут же четко осознал, что не сядет на этот автобус ни за что на свете. Он с радостью потеряет уйму времени и придет домой только в первом часу ночи, но не сядет, даже под страхом смерти. Помедлив еще пару секунд, он повернулся и пошел вдоль дороги, поминутно оглядываясь, словно ожидал удара.

Засевшие на крыше здания в нескольких кварталах от этого места, приникшие к биноклям люди, чьи имена не значились ни в одной базе данных Токио‑3, раздосадовано скрипнули зубами.

— С… Син… дзи…

Мальчик пытается отвернуться, но не может отвести глаза от изуродованного свежим ожогом лица той, кто заменила ему сестру и мать. Мисато издает последний глубокий всхрип, и ее тянущаяся к лицу Синдзи рука бессильно опадает на залитый кровью пол. Где–то вдалеке стучат выстрелы, но он не трогается с места. Ему уже давно все безразлично. С того момента, когда Аска и Ангел исчезли в огненной вспышке сработавшей системы самоуничтожения. С того дня, когда Рей вышла из очередной битвы слепой, немой и полностью парализованной. С того дня, как Тодзи и Кенске погибли под обломками обрушившегося убежища.