Эдуард Велипольский - Бесконечное движение к свету

А ты знаешь, он был хороший человек: заботливый, добрый, хозяйственный. Дети его полюбили. Ну и как я к нему должна была относиться? Если бы не он, нас бы расстреляли или отправили в концлагерь, или мы бы просто умерли с голоду. Он за это не просил ничего. Он просто спас нам жизнь и всё. И если бы я тогда сказала ему уходить – он бы ушёл. Но мне совесть не позволила это сделать. Всё это время я с ним жила не из корыстных побуждений, хотя ради детей я была готова и на это, а из-за элементарных чувств благодарности.

Когда наши войска стали наступать, немцы начали свирепствовать: жёстче обращаться с людьми, больше проводить казней, жечь удалённые деревни. Это накладывало отпечаток и на его: он стал задумчивым, мрачным, рассеянным. «Нельзя так с людьми, нельзя…» – говорил он как бы про себя. От меня он тоже дистанцировался, дома почти не появлялся. И я стала волноваться, не столько за него, сколько, конечно же, за себя и за детей. Но мне и его было жалко.

Перед исчезновением он тайно, ночью, привёз нам зерна, муки, тушёнки, сала, сухарей.

– Запомни – сказал он напоследок – не зависимо от того кто и когда у тебя будет спрашивать, ты всем должна говорить одно – это я угрозами принуждал тебя к сожительству.

Самый отвратительный момент в моей жизни, это когда потом следователь действительно так и спросил – «Принуждал ли Здоровский тебя к сожительству?». Я ответила – «Да». Этот грех до сих пор сидит в моей душе.

– Бедная… – с грустью произнёс мужчина, помолчал и, спустя какое-то время, добавил – ты тоже такая же бедная….

Голоса смолкли, и на смену им снова пришёл шум дождя. Но продолжалось он не долго, и вскоре откуда-то опять появились голоса, но уже другие.

– Кто это? – спрашивал кого-то мужчина.

– Пантелей Допрудный – ответил ему другой мужчина и, выдержав небольшую паузу, продолжал – Ты помнишь, перед войной у деревни Череза стоял пехотный полк. Так вот, Допрудный, наверно, единственный человек, кто остался в живых из этого полка.

– Это тот полк, который бросили в бой без боеприпасов?

– В бой, это громко сказано. Боя там не было. Немцы их расстреливали как зайцев. Потом уже выяснилось, что в штабе дивизии произошла путаница: машины с боеприпасами отправили совершенно в другом направлении. Командиру полка протелефонировали, мол, занимайте позиции, колонна уже в пути, скоро прибудет. В общем – обычный бардак. По этому делу расстреляли пятерых, хотя виновный там один – тот, кто перепутал путевые листы.

– Ну а он, Допрудный, как выжил?

– Я думою, по деревням скитался. Может быть, где-нибудь и в партизанах был, только он об этом молчит, а мы ещё не все документы проверили. Партизанских отрядов в тех местах знаешь, сколько было?

– А он что говорит?

– Да ничего он не говорит. Что он скажет, дурачок контуженный. «Бог спас» – вот и весь ответ. Каждый день ходит в церковь молиться. Раньше в Пастреловку ходил, а когда там снесли церковь, стал ходить в Румяное. А это десять километров. Десять километров туда, десять обратно. И того – двадцать. Каждый день, в любую погоду, в любом состоянии, пешком. Ну, дурачок, что возьмёшь.

– Может – симулирует?

– Нет, врач сказал дырка в голове. Удивлялся, как он вообще живёт с этой раной. А тут ещё случай интересный – возвращается Допрудный домой, а жена его встречает с ребёнком на руках. И ребёнок этот, конечно, не его, а нагулянный. Здесь и нормальный человек умом тронется. Говорят этот ребёнок от полицая. Но здесь людей не поймёшь: одни утверждают, что жила с полицаем, другие, что не жила, третьи говорят, что он её принуждал, четвёртые, что она сама легла под него. Чёрт их разберёт. Здесь ещё вот что интересно: когда наша армия уже была на подходе, тот полицай, вместо того что бы бежать с немцами, пошёл к партизанам. Пошёл и признался им, что служил в полиции, что расстреливал пленных, что принимал участие в сожжении деревни Пасечки, что Допрудную принуждал к сожительству и так далее. Его, конечно же, долго не думая, там же в лесу и повесили на берёзе. Сам Гринберг, замполит в отряде Лудепова, одевал ему петлю на шею. Но потом выяснилось совсем другое: пленных Здоровский не расстреливал, этим занималась Тонька-пулемётчица, в сожжении деревни не участвовал, а если учесть что Допрудную к сожительству не принуждал, так на нём вообще ничего нет. Здесь можно было и пятнадцатью годами обойтись. Но он специально оговорил себя, он сознательно шёл на смерть. Так оно и получилось. Ну вот не умеем мы работать с людьми, не умеем. Здесь сразу видно, что у человека был психологический излом, все признаки налицо. Этим надо было воспользоваться: поработать над ним, сделать так, что бы он нам принёс пользу. Ведь с мёртвого человека что возмёшь?. Помнишь «Зодиака»? Его, по сути, в последнюю минуту от «стенки» отвели. Решили попробовать в разведке, и не прогадали – какой агент в итоге получился. Хотя Гринберга я тоже понимаю: то, что сделали фашисты с его семьёй, оправдывает все его действия.

Но вот недавнишний случай с Блиновым у меня вообще в голове не укладывается. Он пошёл по расстрельной статье всего лишь за то, что послал на три буквы начальника. И между нами говоря – тот это заслужил. Ещё он обозвал Спринчанского и Метализина тыловыми крысами. И здесь, по большому счёту, он прав. Да, они во время войны находились в тылу, сражались с внутренней контрой. Дело нужное, я не спорю. Но это совсем не то, что передовая. Я был на передовой, я знаю. Если бы не простреленное лёгкое и ни эта культя на левой руке, мы с тобой бы сейчас не разговаривали. Блинову, конечно, обидно: почему он, фронтовик, прошедший войну от начала до конца, переживши все её ужасы, должен сносить унижения и оскорбления пусть даже от своих начальников. А эти полковники тоже хороши! Надо же аккуратнее с людьми работать. Это всё же наши люди, наш народ. Власть над людьми дается, что бы вершить справедливость, а не просто так сносить головы налево и направо. А у нас вообще пошла какая-то нездоровая тенденция: от любой анонимки, клеветы, гнусной кляузы, ты можешь получить срок. Нет, так всё оставлять нельзя. Я подниму этот вопрос на партсобрании.

– А Допрудную не раскручивали по статье «пособничества»?

– Так, фактически, не было пособничества. Да к тому же у неё четверо малолетних детей.

– Откуда четверо?

– Ну как, она ж последнее время с мужем живёт.

– Так он же контуженый, дурачок.

– Ну и что? Одно другому не мешает. Как говориться – «Дурное дело не хитрое…».

Мужчины громко рассмеялись, и сразу же послышался шум дождя.

Андрей предположил, что этот дождь является своеобразной границей между его разными видениями и слуховыми галлюцинациями, в которых он, пусть даже не по своей воле, участвует. Поэтому, когда дождь стал затихать, Андрей уже ждал чего-то нового. И ждать пришлось не долго.