Галина Гончарова - Азъ есмь Софья. Государыня

– Делайте, что должно.

– Похороны…

– Я все устрою.

Софья еще не знала как, но она наведет тут порядок. Все двери перекрыты людьми Гордона и Володыевского, змея не проскользнет – и не выскользнет. А значит, стоит начать с допроса господина Хованского. Хоть узнать, кого еще хватать.

Есть ли в Кремле пыточная?

Обижаете! Если есть Кремль – есть и пыточная. Факт.

В данном случае она была в подвале Тайницкой башни. Вот там и приняли Ивана Хованского с распростертыми объятиями. Туда и заявилась Софья.

Палачи… ошалели. Дьячки, которые записывали показания, – тоже. Да и стражники…

Своим поступком царевна растоптала все существующие нормы поведения и правила приличия. Но сейчас ей это было безразлично.

– Что с Хованским?

Палач повел головой в сторону – и Софья увидела.

Висит, голубчик, пыточная – так получилось – освещена не слишком хорошо, но на дыбу его уже вздернули, хоть пока и не растянули. Ну да всему свое время.

– Готов супостат, государыня, – пискнул один из писцов.

Софья удовлетворенно кивнула. Не была она кровожадной, но сколько этот скот наделал, а сколько еще хотел … да его бы на клочья рвать! Медленно!

– Занимайтесь. Чтобы все рассказал, от и до. Да не сдох раньше времени.

– Исполним, государыня, – прогудел один из палачей – здоровущий, косая сажень в плечах, мужик. – Приказ бы нам…

– За приказом дело не станет.

Софья самолично присела к столу, повертела в пальцах корявое гусиное перо и быстро набросала пару строчек на пергаменте. Подписала, капнула сверху воском и приложила свой перстень.

– Делайте что потребно. Мне нужно знать, кто убил моего отца, кто подбил его на бунт, кто участвовал вместе с ним…

– Да, государыня царевна.

– Как узнаете – сразу же мне все несите. Я брату отпишу.

– Дык… ночь ведь, государыня…

– А хоть бы и глухой ночью, – усмехнулась Софья.

Хованский что-то мычал сквозь кляп. Софья не поленилась, встала, подошла к нему. М-да, то еще зрелище, морда опухла, один глаз закрыт, второй едва открыть можно – и будет ему еще веселее, это точно.

– Что, князь, допрыгался? Советую рассказывать все, как есть, не упрямиться. Моего отца убили, меня убить пытались… так что пощады тебе не будет. Расскажешь все как есть – пойдешь на плаху неизломанный. Солжешь – и до костра своими ногами не дойдешь. А лучше – до кола. Подыхать ты у меня до-олго будешь. И мучительно. И род твой пресеку. Весь.

Она не лгала, ни капли не лгала. И, судя по лицу Тараруя, он понял.

Не испугался бы Иван Хованский просто так. Но вот несоответствие формы и содержания… Царевна ведь! Ей бы по садику гулять с цветами диковинными, яблочки кушать с золотого блюдца да шелками шить, а она?

Таких и в древности-то единицы встречались, а уж сейчас! Темные глаза царевны в полумраке светились красными огоньками. Конечно, это отражался огонь жаровни, на которой калились инструменты, но Хованский сейчас этого не понимал. И чудилось ему в полумраке, что не царевна то, а нечистая сила, от коей не спастись. И потел он так, что от вони ничего не спасало.

Страшно.

Софья молча развернулась и пошла к выходу. За ней неотступно следовало двое девушек и два охранника. Мало ли кто? Мало ли что?

Софье предстояло многое переделать.

Узнать, что толпа уже разошлась, и отправить соглядатаев – пусть разведают, что и как. Кто был, кто бунтовал… эти полки потом расформируем и разошлем к чертовой матери! От Сибири до Крыма! Пусть на передовой искупают вину.

Приказать Патрику Гордону занять Москву своим полком и патрулировать улицы.

Переписать всех стрельцов, которые не предали. Из них отдельный полк создадим, им и на Москве дело найдется.

Поставить Ежи Володыевского военным комендантом Кремля. Алексей Алексеевич вернется – тогда сам решит, что и как, а у нее доверия ни к кому нет. Где были охранники, жильцы, рынды и прочая шелупонь, когда тут бунт назревал? Под кроватями прятались?

Так в слуги их и разжаловать, пусть и далее пыль вытирают!

Повидать патриарха и сухо поставить его в известность, что он не оправдал царского доверия. Пусть теперь хоть на похоронах не опозорится. А пока – шагом марш в храм и настраивать священников. Пусть прихожанам объясняют, что в то время, как государь ведет кровопролитную войну, стараясь, чтобы та к ним в дом не пришла, отдельные подонки развязывают братоубийственную рознь… И с оными подонками надо поступать оч-чень решительно. За это никакого наказания не будет.

Слово и дело – и на правеж их!

А ежели так не дойдет… В принципе война ж дело ненужное, пока не на твоем огороде – надавить, что не просто так государь воюет, а с нехристями за веру православную. И точка.

Повидать Ордина-Нащокина и чертыхнуться.

Анна сидела рядом со свекром, и лицо у нее было… опрокинутое.

– Что?

– Соня, все плохо. Пока…

Софья покосилась на Афанасия, который был в сознании и явно их слышал.

– Блюментрост?

– Запретил Афанасию даже говорить… мол, малейшее усилие…

Софья вздохнула. Прикинула… ну да. Сейчас ему порядка шестидесяти восьми лет. Даже для XXI века серьезный возраст, а уж тут…

– Значит, так, тетя. Письмо напишешь сама, я гонца пришлю. Отца более нет, брат пока еще не приехал, так что моя власть. Хватит тебе с Воином Афанасьевичем по углам прятаться. Слышите, дядька Афанасий? Анна официально будет опекать своих детей, пока Воин сражается в Крыму. А как вернется – так пусть кидается Алексею Алексеевичу в ноги и просит о свадьбе. Брат разрешит. А коли не… – голос у Софьи все равно дрогнул, но она только сильнее выпрямилась. – Так вот. Коли брат не вернется или что с сыном вашим случится, тетка Анна все равно будет детей опекать, им все имения рода перейдут, никто к ним лапы не протянет, никакие родственники. Так что лучше поправляйтесь. И еще. Я прикажу сегодня ваших мелких в Кремль перевезти. И сама сюда переберусь. И учтите – вы все сделали правильно. Народ разошелся, а если бы не вы, могло бы не хватить времени. Так что вы – герой. Вы сегодня нас всех спасли.

Афанасий чуть моргнул ресницами в знак благодарности. Софья видела, что даже это усилие ему дается с громадным трудом. Перенапрягся дедушка.

– И Блюментроста не слушайте. Я бы на вашем месте из принципа выздоровела.

Еще одно движение ресницами. Софья коснулась пергаментной сухой руки мужчины.

Холодная. Да и…

Что-то подсказывало Софье, что от этого удара Афанасий уже не оправится.

Но ведь умрет он в своей постели! А не под ногами, кулаками и копьями разъяренных стрельцов.

Нет уж!

Хватит с нее этой вольницы! Анна смотрела серьезно.

– Сонюшка, так ведь венчаны мы уже, второй раз же нельзя…

– С этим пусть попы разбираются. Тетя, а как ты себе представляешь тайную свадьбу царской дочери? И я об этом объявить должна? Сожрут ведь! Блудом попрекать будут!