Галина Гончарова - Азъ есмь Софья. Государыня

Алексей вздохнул. Провел рукой по лбу, убирая непослушную золотистую прядь. И тихо заговорил:

– Пойми, отче, я ведь не просто так гневаюсь. Из-за безграмотности да глупости многие беды проистечь могут. Скажут человеку, что написано красное, он и поверит. А там вовсе даже синее. Ты знаешь, что началось, когда Никон церковные книги править стал, сам видишь. Трещина ширится, остановить ее сложно, сумеем ли – не знаю. А отчего?

– Потому что некоторые по недомыслию своему…

– Во-от. А отчего сие недомыслие? Да от безграмотности. Кого книги править приглашали? Да иноземщину! Своих мудрых людей не нашли? Али языка не знали? Вам веру православную во все концы мира нести, а вы? Да у турок последний мулла – и тот грамотен. Стыдно, отче…

Питирим только головой покачал:

– Стар я уже для твоих нововведений, государь. Стар, немощен… На покой мне пора.

Алексей пожал плечами:

– Удерживать не буду. Но года два еще постарайся продержаться. А там и Андриан сможет в силу войти, вожжи из рук твоих принять. Сам понимаешь, царь с Храмом воедино стоять должны.

– Э, нет, государь. – Питирим понимал, что может поплатиться за этот разговор, но и удержаться не мог. – Ты не воедино с Храмом стоять хочешь, ты желаешь, чтобы Храм то говорил, что тебе угодно. А это вовсе даже другое. Так ты и вовсе Церковь подомнешь, а ведь это неправильно. Мы для того и созданы, чтобы…

– …между людьми и Богом быть? Отче, я сейчас, может, резко выскажусь, только и ты меня пойми. Да, ваше место между людьми и Богом. И я за то, чтобы Православная церковь века стояла, чтобы воссияла, чтобы никому и в голову не пришло, что Бога, может, и нет, или иной он какой-то…

– Богохульство…

Питирим едва шевелил белыми губами. Алеша покачал головой:

– Есть ведь нехристи, есть. Сам знаешь. А чего иезуиты стоят? Тот же Симеон? Мало тебе?

Мало не было.

– А ведь священник. Старцем прозывался… И? Неужто не позорит он это слово?

Крыть было нечем. Еще как позорит.

– А вы должны так себя поставить, чтобы никому, ни католику, ни гугеноту, даже последнему богохульнику, в голову не пришло такое подумать. Чтобы каждый человек был уверен, что слово православного священника – оно дороже алмаза. Только вот дело это не одного дня. И даже не десяти лет. Внуки наши до того доживут ли?

Питирим слушал, а глаза оставались сомневающимися.

– Понимаю, ты пока не веришь мне – и верно то. Власть и не таких, как я, ломала. Сумею ли удержаться?

– Сумеешь ли, нет ли, выше тебя, государь, все равно никого нет на Руси.

– Бог есть. И совесть. Сумею ли пред ними ответить, когда рядом с отцом лягу?

И на миг проглянуло такое…

Не государь сидел перед Питиримом, нет. Не полновластный правитель земли Русской. Просто юноша, на которого свалилось небо – и сейчас он пытался его удержать. И найти хоть где-то помощь, потому что никому, никому не дано выдержать под тяжестью свода – в одиночку. Объяснить, заставить понять, просто сделать…

Отзовитесь же! Вы же умные, мудрые, взрослые… неужели не ясно, что это – необходимо?!

Как крик в темноте!

Кричи не кричи…

Питирим поклонился еще раз, пряча под приспущенными веками свое понимание.

– Стар я уже, государь. Слаб. Но прав ты, надобно нам грамотными быть. Авось и смогу чем помочь. Десять дней, говоришь?

Алексей кивнул. И молча пронаблюдал за уходящим патриархом. Да уж.

Объясните хоть кто-нибудь, где отец умудрялся находить время на посты и молитвы? Тут выспаться бы! Так и на то времени иногда нет. Если б не сестра, не Иван, не… Был бы один – вовсе упал бы.

Алексею и в голову не приходило, что отец был другим государем. Хорошим человеком, но достаточно слабым и управляемым. И правил не он, а фактически за него. Потому и бардак был.

А Алексей сейчас пытался делать свои первые шаги.

Он понимал, что будут проблемы, что его возненавидят, но…

– Ушел патриарх?

Софья скользнула в комнату, отбросила назад темную косу. Алексей окинул сестренку взглядом. Черное простое платье, тонкий венец на темных волосах, да и платье… вроде как и русский фасон, а и что-то европейское в нем есть. И юбка длинная, и рукава, а все ж так сделано в некоторых местах…

– Нововведения?

– Я и твоим гардеробом озаботилась. Ты у нас должен быть государем-солнышком, сам понимаешь.

– А ты, значит…

– Про́клятая царевна. Так тому и быть.

– Никогда не смогу к твоим шуточкам привыкнуть. Это не игрушки, с проклятиями.

– Алешка, было бы из-за чего переживать. Симеон проклинал тех, кто к власти придет. А моим детям власть не нужна. И мне-то она ни к чему, сам знаешь. Так что если никто из моих потомков править не будет, то и проблем не возникнет.

– А ты уже и потомками озаботилась?

– Почему бы нет? Ваня мне предложение сделал – и я его приму, коли ты против не будешь.

– Станешь боярыней, из дворца уедешь…

В голосе Алексея невольно проскользнула тоска. Софья ехидно фыркнула, понимая, о чем думает сейчас братик. Одиночество…

– Вот еще. Я с тобой о том поговорить и хотела.

– О чем? Тетка Анна к своему мужу переезжает, тетка Татьяна своего орла казачьего ждет, Катенька с персиянками не расстается, коих Аббас прислал…. Улетаете?

– Улетают. Они. Так что… приютишь нас с Иваном?

– То есть?

– Чтобы нам рядом быть. Не против? Никуда я не уеду, Иван ко мне переедет, в Кремль. Конечно, и у Морозовых у нас покои будут, но мы там редко бывать станем.

– А Феодосия?

– Не думаю, что она против будет. Внуков вон ей отдадим, пусть возится. Она дураков не воспитает, да и Матвей не даст.

Алексей встал из-за стола и крепко обнял сестру.

– Ох, Сонюшка. Как же я рад, что ты у меня есть.

– И буду. Выйду я там замуж, не выйду, все одно я тебя никогда не оставлю. Ты понял?

Софья смотрела брату прямо в глаза, впивалась зрачками в зрачки, стремясь передать то, что знала с момента появления в этом мире. Ее место – именно здесь, рядом с ним. Он никогда не будет одинок.

Она его не оставит.

И в какой-то миг напряжение спало, словно лопнула гигантская струна. Алексей поверил. Муж там, жена, дети… да, это будет. Но кровная связь…

Они родные по крови .

Ближе и дороже у них никого не будет. Семьи будут, дети будут, они будут любить своих домочадцев… но иногда они будут вот так, просто стоять рядом и ощущать связь, которая прочнее любого каната. Она не истончится от времени, не оборвется по глупости или недомыслию. Кровь – не водица, и ничем ее не разбавить.

– Сонюшка… справимся ли?

И тонкая ладонь ложится на плечо, поддерживая и защищая, как в детстве. Он не один.

– Должны, Алешенька.

Брат и сестра стоят у окна. Над Москвой златоглавой восходит красноватое по зимнему времени солнышко, посверкивает снег, поднимаются дымки над крышами…