Алексей Кулаков - Великий князь

- Продолжайте.

Ранний уход с ужина имел вполне определенную цель, и пока менее знатные ровесники уничтожали немудреные яства, Дмитрий спокойно добрался до ждущей его в Судбищах баньки, загодя протопленной до состояния малой мартеновской печи. Сияющий от оказанной ему чести хозяин быстрой скороговоркой отрапортовал, что для государя-наследника приуготовлено наимягчайшее лыковое мочало, самые пушистые веники и духовитый квас... Но гостя больше заинтересовало, почему в эмоциях коренастого мужичка сквозь довольство и тихий восторг нет-нет да и пробивалось затаенное сожаление.

- А вот и мы, Димитрий Иванович!

Не оглядываясь на Малую свиту, наподобие цепных псов стерегущую своего повелителя (слава богу, что в нужник пока не додумались его сопровождать!), царевич с внезапно разыгравшимся подозрением просканировал окрестности. Затем еще раз, на все доступное ему расстояние.

- А что, хозяин, хорош ли парок?

Почти не слушая, что там ему говорят в ответ, сереброволосый подросток просеивал чужие эмоции - и едва удержал маску равнодушия на лице, когда все же понял, в чем дело. Да, староста деревеньки (а у кого еще могла быть самая лучшая банька?) сожалел. О том, что дочери еще малы, и не могут услужить сыну великого государя! На жену же в этом вопросе расчетливый мужик не надеялся - уж больно стара да некрасива была она для такого гостя.

"Тьфу ты!".

Через полтора часа, отхлестанный березовыми вениками до полного благодушия и легкой истомы, царевич отправился обратно. Покачиваясь в седле, он с толикой меланхолии раздумывал - не превратит ли селянин данные ему в награду за гостеприимство копийки в родовой талисман? Или все же обменяет монетки на какую-нибудь четвероногую живность?

"Скорее второе, чем первое. Охо-хо, а все же я славно сегодня потрудился в лазарете. С полсотни порубежников от могилы точно спас. И втрое больше рук и ног от ампутации!.. А вечером получил нежданный подарок и пищу для размышлений... Хм. Что это у меня ближники с такими хитрыми мордами переглядываются?".

И не только переглядываются: большая часть явно о чем-то сожалела, от Мстиславского шло легкое злорадство, а княжич Горбатый-Шуйский аж фонтанировал удовольствием и скрытыми надеждами.

"И что все это значит?".

Все выяснилось рядом с его шатром, стража которого самочинно пропустила в его походное жилище постороннего. Вернее, постороннюю, потому что Узор определенно был женским.

- Доброй ночки, Димитрий Иванович.

Не удостоив ближников ответом и излив толику неудовольствия на подобравшуюся охрану, царевич прошел внутрь - а навстречу ему с уже расстеленного ложа поднялась...

- Хорошава?..

Пока юноша собирался с мыслями, заодно прогоняя прочь большинство из них, и подбирал слова, должные успокоить нервничающую девицу, та сама подошла ближе.

- Не бойся.

Если бы не способность чувствовать других, он бы легко усмирил кое-какие излишне своевольные части своего тела - но когда фигуристая девица с хорошеньким личиком аж полыхает эмоциями от горячего желания!..

- Я и не боюсь...

Это было правдой. Впрочем, такой же, как и ожидание красивой жизни - и прочих благ, что только мог принести ей статус наложницы государя-наследника. Еще была твердая решимость всего этого добиться - благо, что царевич был очень красив собой, и переламывать себя Леониле не приходилось. Даже, хе-хе, наоборот - ее энтузиазм прямо таки бил через край.

"Этакая постельная карьеристка! Черт, что за чушь лезет мне в голову".

Еще не приняв окончательного решения, царевич все же начал приглушать собственную энергетику, поневоле радуясь массивным тратам силы на диагностику и лечение раненых порубежников - в ином случае он бы попросту не смог "усыпить" средоточие в должной мере. Впрочем, даже так была совсем не маленькая вероятность случайным выплеском попросту сжечь слабенький источник рыжеволосой Хорошавы... Вздохнув и еще раз прислушавшись к эмоциям девицы, юноша отстраненно констатировал:

"Все, хорошей лекарки из нее уже не получится".

Тонкая понева словно сама собой поползла вниз, и Дмитрий почувствовал, что тело берет на разумом верх. Сдавленное ойканье, когда рыжеволоска "запнулась" о собственную одежку и буквально рухнула на него. Касание ее груди, податливая сладость неопытных губ и собственная рука, мягко сдавившая гладко-упругую ягодицу...

"Да пошло оно все!".

В полдень первого июньского дня, года семь тысяч семьдесят пятого от Сотворения мира, над большим воинским станом, раскинувшимся неподалеку от невеликой деревушки Судьбище, поднялся в небесную высь и резко оборвался крик мучительной боли - но не стали бить тревогу караульные, не встревожились отцы-командиры порубежных полков. Потому что на тонкую, крепкую и отменно смазанную бараньим жиром палю уселся всего лишь один из пленных людоловов. Конечно, это был не простой ногай, коих полным-полно в Диком поле - нет, казни удостоили племянника Табан-мурзы, пятнадцатилетнего Багаутдина. Оборвав тем самым последнюю ниточку, связывающую степного князя с его покойным старшим братом...

- Какой звонкий голосок у мурзенка прорезался! А, братие?!

И вызвав некоторое оживление среди всех, кто наблюдал это неоднозначное зрелище. Одни спорили, сколько казнимый протянет; другие втихомолку обсуждали ту легкость, с которой будущий великий государь определил чужого пленника на кол; третьи вспоминали иные забавы его грозного отца; ну а четвертых более всего интересовал не сам царевич, а его новая личная ученица...

- Долгие лета государю-наследнику!

Белгородский помещик Афанасий Ноготков чувствовал себя не очень хорошо. Для начала, это именно его полоняник сейчас корчился от раздирающего внутренности огня - а он ведь, грешным делом, уже успел помечтать о размерах выкупа, который получит за степного княжича.

- И тебе того же, добрый христианин.

А второй причиной неуверенности было то, что ему так и не сказали, зачем его призвал к себе наследник трона. Впрочем, причина оказалась на диво приятной: выразительно покосившись на пронзенное деревом тело, юный властитель стянул с десницы невзрачное колечко темного янтаря с выгравированной по ободку молитвой - а с шуйцы золотой перстень с некрупным изумрудом.

- Благодарствую за милость явленную!..

- Не стоит, добрый христианин. Прадедами заповедано: что с бою взято, то свято.

Уронив кольца в подставленную ладонь, царевич слегка "повинился":

- Я же эту старину нарушил. Принимаешь ли ты мой откуп?..

Сжав нежданно обретенные сокровища в мозолистом кулаке, Афанасий едва не коснулся в поклоне земли - он бы и десять знатных ногаев обменял на одно лишь хрупкое темное кольцо, почитая такую мену для себя наивыгоднейшей!