Александр Руджа - Хеллсинг: моя земля

В этом было что-то слегка противоестественное — Пип, болтающий так, будто мы были знакомы сто лет, пытающийся шутить шуточки и быть любезным. Но потом я сообразила. Капитан Бернадотте очень сильно нервничал. Его люди и он сам находились посреди квартала, захваченного, или почти захваченного упырями. Сидячая утка, вот как это называется. В любой момент какой-нибудь особо эволюционировавший вампир мог наброситься на их грузовик, разодрать крышу и забрать с собой одного-двух солдат. Не то, чтобы это было таким уж вероятным исходом. Но возможность оставалась.

И Пипу это очень не нравилось.

— Все нормально, — коротко ответила я, потому что Влада только фыркнула и показала невидимому капитану средний палец. Да, как-то сразу у них взаимоотношения не задались.

— Нормально? Ха! — развеселился Бернадотте. Чуть-чуть слишком бурно, чтобы это выглядело естественно. — Значит, у вас все в сто раз лучше, чем здесь. Потому что я хрен бы описал нашу ситуацию как нормальную! Сидеть на одном месте, как чертова приманка, вместо того, чтобы воевать, как положено честным наемникам — нет уж, спасибо, может, в другой раз.

Честно, такой Пип мне нравился куда больше, чем наглый хлыщ, которого я впервые увидела на полигоне. Он был нервным, взвинченным, агрессивным. Он не был нормальным, совершенно очевидно, но он был, по крайней мере, адекватным, в отличие от девушки, которая сидела в метре от меня и строила самой себе глазки в зеркальце.

Что поделать, мы живем в такое время, когда даже норма уже является недостижимым идеалом.

Но в одном капитан был прав. И он, и его люди, да и мы с Владой тоже, по большому счету, прибыли сюда с единственной целью — заманить к Кадоган-холлу как можно большее количество упырей и вампиров. Если потребуется, то и ценой своей жизни.

Черт. А холодно здесь, между прочим. Зима в северном Лондоне — это и так не слишком весело само по себе, а уж на высоте двадцати с чем-то метров, и подавно. Редкие снежинки пикируют мимо, я высовываю язык, чтобы поймать хоть одну, как в детстве, но резкий ветер заносит в рот только какую-то морозную стылую гадость.

Все-таки то, что было в детстве — пускай остается там же.

— Развлекаешься? — Влада показала мне язык. — Глупо выглядишь. Как… хм… как малолетка, впервые увидевшая снег. И потерявшая голову от восторга.

Я-то догадывалась, что она собиралась сказать сначала. Но потом проявила тактичность. Очень непохоже на Владу, на самом деле.

— Может, мне нравится видеть снег, — сказала я все-таки. — Визуально наблюдать замерзшие осадки. У нас тут, если ты не заметила, с этим довольно туго.

Легко у меня это вышло. «У нас». А ведь так и есть. И этот вымороченный, угрюмый, погибающей от неизвестный болезни город, этот старый серый Лондон — теперь и мой тоже. Моя ответственность. Моя земля. И, значит, именно мне придется ее защищать. Просто потому, что других героев вокруг как-то не видно. Сплошь вампиры, упыри, психопаты и маньяки.

Кадоган-тауэр, башня с колоколом, венчающая здание, оказалась идеальным наблюдательным пунктом, отлично подходящим для осмотра окрестностей, неспешного созерцания Слоун-сквер или Церкви святой Троицы.

Для снайперской засады, впрочем, она тоже вполне годилась.

Под нами, в клетчатом разнообразии красного кирпича и белого камня, дымили несколько покрышек, пара-тройка файеров и еще какая-то мелочь. Дымили не то чтобы интенсивно, но заметно, люди капитана свое дело знали туго. Ближние упыри на такое наверняка должны были навестись, а наведясь — привлечь внимание остальных, не таких внимательных тварей. Дальнейший план действий предполагал подачу звуковых сигналов, должных, по идее, заинтересовать даже наиболее равнодушных, но и здесь Пип решил по-своему.

Он откопал где-то здоровенные старые колонки, подсоединил их к автомагнитоле и включил первую попавшуюся радиостанцию. А первой попалась — не знаю, случайно или нет — «Абсолют Радио Классик», с их вечным ассортиментом старого рока. И вот сейчас мы сидели на холодной, продуваемой всеми лондонскими ветрами, колокольне, настороженно оглядывая пустые, затаившиеся в предчувствии нехорошего, улицы в свои прицелы, натягивая на уши шерстяные шапочки и стирая с ресниц мокрые снежинки, ожидая худшего — а внизу перебирал струны гитары невидимый «Пинк Флойд»:

So, so you think you can tell Heaven from Hell, blue skies from pain.

Can you tell a green field from a cold steel rail?

A smile from a veil?

Do you think you can tell?

Хорошая песня, кстати. В прежней жизни мне такая музыка никогда не нравилась, я как-то больше по панку и дэт-металу заезжала, нашему и буржуйскому. А тут, можно сказать, выросла над собой. Может, это заглохшая в последнее время настоящая Виктория подает голос, подсовывая свои вкусы, вместо моих, родных?

Да нет, не чувствую я никаких следов старого сознания. Тихо, как в могиле.

Типун мне на язык, кстати.

Did they get you to trade your heroes for ghosts?

Hot ashes for trees?

Hot air for a cool breeze?

Cold comfort for change?

Did you exchange a walk on part in the war for a lead role in a cage?

Последняя строчка на минуту выбивает меня из колеи. Как, как в далеких семидесятых, когда меня еще и в проекте не было, худому длинноволосому наркоману с лошадиными зубами и неважной дикцией удалось так убийственно точно сформулировать суть моей проблемы здесь и сейчас?

«Неужели ты променял роль статиста на войне на главную роль в клетке?»

Сердце пропускает удар.

Как там дома?

How I wish, how I wish you were here.

Weʼre just two lost souls swimming in a fish bowl, year after year,

Running over the same old ground.

What have we found?

The same old fears.

Wish you were here.

Песня уходит на долгое, как всегда у «пинфлоев», гитарное соло, а размышления о горнем и духовном некстати прерывает Влада — как это у нее принято, щипком в крайне оригинальном месте.

— Ой!

— А нечего клювом щелкать, подруга, — поясняет она, убирая руки. С неохотой убирая. — Пришли к тебе.

— Что? Кто?

— Ну, не совсем, конечно, к тебе, но с твоей стороны сюда уже трупики ковыляют, пора встречать, — девушка с хрустом потягивается, ей совершенно явно жаль, что честь начала отстрела бывших мирных лондонцев будет принадлежать мне.

Трупики, да. Чем-то это напоминает юмор патологоанатомов, такой же примерно жизнерадостный и наполненный уважением к окружающим. И чем тогда, спрашивается, она отличается…

Не думать. Пусть это и не ей адресовано, но вдруг она и такое способна прочитать? Не думать.

Бинокль. Винтовка. Затвор. Прицел. Снег. Колокольная башня. Больше ничего. Никаких мыслей. Вот лучше музыку послушать — там как раз выступают «Зи-Зи Топ» — Viva Las Vegas. Вполне бодрая вещь, хотя и попсовая до неприличия.

Влада задумчиво смотрит на меня. Долго. Сосредоточенно. Хмурится и отворачивается.

А я снова приникаю к биноклю.

Так и есть: по Слоун-террас, это по правой стороне в моем секторе, бредут какие-то граждане. Бывшие граждане, если уж быть совсем безжалостно точными. Поскольку это не простые упыри, а модифицированные, да еще и недавно, особых сюрпризов от них ожидать не приходится — ну, умеют они культяпками шевелить чуть быстрее обычного, да еще, может, двери открывать, нам от этого ни холодно, ни жарко не будет. Мы от них далеко, высоко, патронов у нас очень много, на любой вкус, а на крайний случай Пип с Фергюсоном нас подхватят и увезут в безопасное место.