Александр Руджа - Хеллсинг: моя земля

Руди сверкнул широкой ухмылкой с отличными зубами, отпил что-то темное и густое из бокала в руках, и закончил мысль.

— Помощь — и кровь.

— Что с ним? — вопрос вырывается раньше, чем я успеваю его обдумать. Но оно и к лучшему — теперь Руди еще больше убежден, что я беспокоюсь за Алукарда, а не пытаюсь оценить и увеличить свои шансы на победу.

Штурмбанфюрер улыбается и делает еще один неспешный глоток.

— Соблаговолите взглянуть.

Мы в большом, просто, но со вкусом обставленном зале, похожем на конференц-холл. Длинный стол белого дерева, простые, без завитушек и разных гнутых ножек стулья, никакой роскоши, вроде лепнины на потолке или свисающих люстр в духе восемнадцатого века — только несколько больших плазменных экранов на стене, камера на треножнике в углу, да проектор под потолком. Ну, понятно — это чтобы всякие презентации показывать, и рекламировать себя любимых. Очень функционально все.

А еще, пока я была в своем измененном состоянии сознания, из разгрузки пропало все оружие. Это понятно — галлюцинации, конечно, галлюцинациями, но оставлять противнику хотя бы крошечный шанс на победу никто не собирается. Руди все же по-немецки предусмотрителен и методичен.

Тем временем, штурмбанфюрер пижонски щелкает громоздким пультом, и на одном из экранов появляется картинка — до невозможности белая комната, где рядом, бок о бок, стоят две кровати. На одной лежит бледный как смерть (то есть чуть бледнее, чем обычно) Алукард, на другой же…

Я некоторое время вглядываюсь в худое бородатое лицо. Нет, никогда его раньше не видела, но что-то общее в чертах и правда есть.

— Да, это его сын, Михня, — неразборчиво подтверждает Руди, снова присосавшись к бокалу. — К сожалению, я нашел его слишком поздно, и чтобы просто выжить ему, скорее всего, понадобится еще очень много крови. Крови высшего вампира, разумеется.

Я с опозданием замечаю стойки для капельниц, висящие на них пустые пакеты для крови, трубочки, тройники — и иглы, воткнутые в вены обоим лежащим. А, и еще человек в белом халате, внимательно следящий за какими-то показателями у себя на планшете, тоже в глаза бросается не сразу.

— Герр Нэпир, каково состояние пациентов? — вежливо интересуется Руди по громкой связи. Мужчина вздрагивает и поворачивается к экрану лицом.

Ага, а нервная дрожь ведь означает, что не все мозговые функции ингибированы, он, скорее всего, подвергся гипнозу в меньшей степени и наверняка сохраняет определенную свободу действий, в отличие от безмозглых охранников снаружи. Наверное, потому, что у него и задача более важная — поддерживать Алукарда с сыном в живых.

— Господин Руди, сэр, — сбивчиво рапортует человек по имени Нэпир. — Состояние стабильно тяжелое, объект один крайне слаб, несмотря на все процедуры. Объект два держится несколько лучше, но в силу наших… мероприятий его состояние также медленно ухудшается.

— Объект один — это Михня, — любезно поясняет мне Руди. — А второй, естественно — твой любимый хозяин. Мы забрали из него уже почти два литра крови, заменив их плазмой, но пока Алукард слишком слаб, чтобы продолжать дальнейший отбор. Полагаю, однако, что твое появление сможет исправить ситуацию.

Он снова широко улыбается и взмахивает полупустым уже бокалом.

— Гордитесь, Fräulein! Ваша смерть окажется полезной!

Так, это мы уже проходили: «Умереть, принеся пользу родной стране», спасибо большое. Старая, отвергнутая уже концепция. Большинством голосов было признано, что куда лучше остаться в живых и победить. Победить — оставшись в живых. А с Руди, кстати, пора уже что-то решать, а то мы чрезмерно заигрались в его шизофренические планы с перекачкой крови и рождением нового, полностью подконтрольного штурмбанфюреру, Алукарда.

К счастью, он сам помогает мне в выборе стратегии. Одним глотком допивает оставшееся, резко выдыхает и с сожалением глядит в пустой бокал.

— Надоело это пойло… сейчас бы чая какого-нибудь. Фруктового, скажем. Но ведь не распорядишься — злая Fräulein порешила всех слуг. Почти всех, я хотел сказать.

Голова начинает работать как компьютер. Фруктовый чай — откуда у Руди это желание? Он тоже приложился к крови Алукарда и теперь постепенно и незаметно приобретает его привычки? Необычно, но не сказать, чтобы совсем невероятно, в этом мире и с этими ребятами может случиться все, что угодно. Какие выгоды это несет для меня, как я могу это использовать? А вот как.

— Вам просто не следовало использовать посторонних людей, штурмбанфюрер, — говорю я. — Промывать им мозг, заставлять выполнять ваши приказы. Вам следовало довериться тем, кто не предаст никогда — скажем, родственникам. Ох… — я делаю вид, что вспоминаю, — ведь вам этот вариант не подойдет. Ваш единственный сын предал вас и ваши идеи, он отрекся от национал-социализма и всю жизнь делал вид, что и вы были готовы сделать так же. Мои соболезнования, Руди. В отличие от Алукарда, вам крайне не повезло с родней.

Штурмбанфюрер улыбается, но это натужная улыбка.

— Зачем же вы так, Schatze? Мне казалось, мы так хорошо достигли взаимопонимания…

— Какое уж тут взаимопонимание с человеком, от памяти о котором отказался даже родной сын? — удивляюсь я. — Вы серьезно думаете, что этот дурацкий план может сработать, престарелый вы неудачник?

Глаза Руди на секунду полыхают красным.

— Ты ходишь по очень тонкому льду, девочка, — говорит он медленно. — Помимо того, что самой тебе уже не жить — это понятно — я все еще сохраняю способность нажатием всего одной клавиши обратить половину Лондона в упырей. Ты же не хочешь этого, верно?

— Мне уже все равно, — улыбаюсь беззаботно. — Как вы правильно заметили только что, мне так и так не жить. Не могу отказать себе в удовольствии высказать древнему шизофренику все, что о нем думаю. Так вот: ни черта у тебя не выйдет. Тебя убьют, тело сожгут, а пепел развеют. А про тебя, Рудольфа Гесса, вообще забудут — ты никому не интересен. От тебя открестилась даже твоя семья, и именно таким ты и останешься в истории — полубезумным маньяком, у которого — и это важно — ничего не вышло. Ты неудачник, Руди. Смирись с этим, а лучше всего, застрелись. Рекомендую револьвер Алукарда, который ты у меня отобрал — он большой и надежный.

Штурмбанфюрер несколько секунд молчит, только губы дергаются. Неслабо, по всей вероятности, я его задела.

— Тебе действительно этого хочется, du, kleine Tusse? — скрипит наконец он. Ух ты, даже голос сел. Руди поворачивается к столу, разворачивает ко мне один из ноутбуков. На экране — карта Лондона, испещренная красными точками. И здоровенная надпись поверх всего: «Seelöwe Zwei: Programmanfang». — На самом деле? Всерьез?

Я улыбаюсь. Улыбка медленно разгорается в уголках рта, бьет в отшатнувшегося штурмбанфюрера и тонет в его расширенных от бешенства глазах. Внутри.