Людмила Ример - Ветер с Юга. Книга 1

Запоздалая любовь Арелы, внезапно и очень щедро излившаяся на опешившего по началу Кадура, пришлась как нельзя кстати. И теперь союз этих трёх людей, каждый из которых был в тайне уверен, что именно он будет главным хозяином Прилесья, пытался любыми способами повлиять на принимаемые вейстором решения.

Ещё позавчера Кадур ликовал, когда им с Улафом удалось склонить Хортона к решению о человеческой жертве. Эту жертву вейстору вряд ли простит его тайный Бог – Безликий и Вездесущий, имени которого никогда не произносили, а в молитвах поминали только посвящённые. Но сейчас салвин вдруг понял, что все их усилия развеялись, как дым – Хортон больше никогда не допустит, чтобы им манипулировали.

Он посмотрел на Улафа, пребывавшего в своем обычном оцепенении, и в душе в который раз поднялось раздражение. Никакой помощи от наследника ждать не приходилось. Улаф, похоже, не очень-то понимал, какую угрозу может представлять этот мальчишка, и, глядя в окно, лениво наблюдал за безуспешными попытками настойчивой мухи вырваться на свободу.

«Мамаша глупа и истерична, но у нее хотя бы есть природная хитрость и врождённое женское коварство, а этот, кроме глупости и жестокой натуры, не имеет ничего… Наследство Орстеров в надёжных руках. Что ж, придётся встретиться сегодня с Арелой».

Перспектива провести пару часов в тесном созерцании увядших прелестей Арелы, вдыхая приторный аромат её духов и перебивающий его стойкий запах перегара, показалась ему столь малоприятной, что его губы сами собой сложились в презрительную усмешку. С этой миной на лице он и встретился глазами с вейстором, который, повернув голову, с интересом наблюдал за Кадуром. Насмешливый взгляд хозяина дома слегка смутил салвина, и, пытаясь вернуть себе власть над ситуацией, он спросил:

– Ваша милость не забыл, конечно, что по законам Нумерии, любая вещь, взятая у человека, живого или мёртвого, считается украденной. А любая кража карается наказанием – вора принародно должны выпороть, после чего ему отрубают правую руку. А сваргу, позволившему себе непочтительное и дерзкое обращение к своему господину, раскалёнными клещами вырывают язык.

– Дай тебе волю, салвин, так половина Гудвуда, а бабы – так те все поголовно, уже ходили бы без языков. Борг, отведи мальчишку в подвал и вызови старейшин с четырёх концов. Пусть к утру подберут по два охотника, желающих проверить слова этого сварга и принести в город тело Дрона. Главным пойдёшь сам. Да, и обязательно возьмите с собой Забугу, он самый лучший охотник в наших краях, – и Хортон встал, давая всем понять, что допрос окончен.

Борг ухватил Никиту и резво поволок его к открывшейся двери. За ними, молча поклонившись вейстору, прошествовали члены суда. Следом, спешно собрав перья и разложив на столе для просушки исписанные листы, прохромал писарь. И даже муха, разбуженная всеобщим перемещением, сместилась по стеклу и обрела, наконец, нежданную свободу.

– Прекрасно! Прекрасно!

– Ваша милость обзавелась очередным покойничком? – От двери через зал быстро шёл, потирая на ходу руки, среднего роста худощавый мужчина лет шестидесяти в длинной, запахнутой на груди одежде тёмно-синего цвета, подпоясанной чёрным широким поясом.

Его живые зелёные глаза весело сверкали из-под седых кустистых бровей, и всё его худое лицо, с резкими морщинами на высоком лбу и бледными подвижными губами, выражало искреннюю радость от встречи. – Прекрасно. Прекрасно! Давненько я не удобрял свою шевелюру свежей мочой висельника. Надеюсь, вы прикажете сначала содрать шкуру с этого сварга?

– Я сейчас прикажу содрать шкуру с тебя! Где тебя носило, лекаришка проклятый!

– Мой господин, я весь к Вашим услугам! Неужели, кто-то здесь болен?

– Бракар! Если бы я не знал тебя лет сто, я бы подумал, что ты в полном неведении, разорви тебя Боги! Суза тебе ведь уже всё доложила.

– Чёрная сайса хорошо снимает боль, но не надолго. Кора белого аранта надёжнее, но… не дайте Боги хоть на пять минут переварить её отвар! Кишки скрутит таким узлом, что несчастный умрёт в жутких муках… если рядом не окажется знающего лекаря, конечно!

– Ещё одно слово – и можешь попрощаться со своей потасканной шкурой, а заодно и с языком! Я сегодня не расположен к шуткам.

– Господин Хортон, я уже несу, несу вам лекарство! – Бракар сунул руку за пазуху и извлёк из потайного кармана маленький флакончик, плотно закрытый пробкой, на дне которого плескалось немного буро-зелёной жидкости.

– Зелье из аранта?

– Что вы, Ваша милость! Это вытяжка из листьев нубуса, чрезвычайно редко встречающегося в горах Сентории. Я недавно приобрёл немного этого чуда для вашей семьи. Пейте, пейте.

Получив флакон, Хортон скривился, поднеся его к носу. Но, вместо ожидаемого неприятного запаха, на него повеяло изысканным ароматом какого-то неведомого растения. Ободрённый приятным открытием, вейстор глотнул жидкость и чуть не задохнулся от неожиданности – яркий острый вкус почти сразу же перешёл в горький, мгновение спустя сменившийся сладостью майского мёда.

Бракар, стоя со скрещенными на груди руками, с язвительной улыбкой наблюдал за быстрой сменой выражений на лице своего господина. Дождавшись последнего, умиротворённо-расслабленного, он развернул стул, на котором ещё несколько минут назад сидел Густин Эндельторн, и уселся на него, не дожидаясь приглашения.

Волна вкусов медленно сошла на нет, унося с собой ставшую уже привычной боль. Хортон, боясь поверить в столь быстрое избавление, тихонько тронул языком ненавистный зуб.

– Смелее, смелее, Ваша милость! В ближайшие пятьдесят лет он точно не заболит. А дальше… Будет просто замечательно, если вы вообще сможете вспомнить, что такое зубы! – Бракар громко захохотал, демонстрируя свои крепкие зубы двадцатилетнего юноши.

Хортон улыбнулся. Он любил этого человека, которого язык не поворачивался назвать стариком. Вейстор прекрасно помнил, как десятилетним мальчишкой, сорвавшись с лесов строящегося дома, сломал правую ногу, и его, воющего от боли, принесли к лекарю Бракару, только недавно появившемуся в Гудвуде.

Как, напоив его неприятно пахнувшим настоем, Бракар колдовал над его ногой, разговаривая с ним через навалившуюся дрёму и ватную глухоту в ушах. Через пару недель Хор-тон уже бодро ковылял на зажатой в хитроумной конструкции из палочек и досочек ноге, а ещё через две уже мог по часу прыгать во дворе, отбивая своим деревянным мечом выпады учителя по искусству боя.

Подрастая, он всё чаще заглядывал в домик лекаря, специально построенный в углу двора господского дома, в котором почти всегда встречал кого-нибудь из жителей Гудвуда, отличавшихся, в основном, отменным здоровьем, но при этом крайне задиристым и неуживчивым характером. Матери несли и вели к нему своих чад, объевшихся кукурузы или зелёных яблок, укушенных разозлённой собакой или мстившими за наглое воровство пчёлами. А позже эти чада прибегали уже сами, зажав в грязном кулачке два дорка – обычную плату за участие почтенного человека в их судьбе.