Рустам Максимов - Везунчики

На груди Евгения Мироновича стволом вниз висел автомат – один из тех укороченных «калашей», которые мы отдали ополченцам, а в поясной кобуре виднелся табельный ПМ. В отличие от участкового, глава администрации не имел никакого серьёзного оружия, если не считать трости, на которую он опирался.

Роман Георгиевич, похоже, спал этой ночью часик-другой, не более, и выглядел очень замотанным. Чувствовалось, что Федосеева угнетает не столько тот шум и гам, который поднимали митингующие, а сам факт того, что он вынужден тратить драгоценное время на бесплодную болтовню о выборах и демократии.

– …Светлана Михайловна, милая, ну, поймите же вы, наконец, что нельзя устраивать выборы агронома, как вы только что предложили, – глава по-отечески объяснял тощей тётке элементарные истины управления хозяйством. – Агроном – это же не просто должность, но ещё и профессия, в которой требуются определённое образование, опыт и профессионализм, в конце концов… Да, согласен – это недемократично и противоречит конституции, зато проверено практикой и соответствует здравому смыслу.

Вокруг правления, на всякий случай, дистанцируясь от митингующих, собирались иностранцы, привлечённые необычным шумом в столь ранний час. По своему обыкновению европейцы активно работали фотоаппаратами и айфонами, запечатлевая в цифре нашу местную экзотику.

Отдельно кучковались местные, в основном пенсионерки, чьи дома располагались поблизости. Даниловских мужиков, как я заметил, практически не было – большинство из них охраняли окрестные фермы или занимались другой реальной работой.

Поначалу наше появление на площади оставалось незамеченным для митингующих. Затем кто-то из них повернул голову, чтобы посмотреть, кто там приехал, ткнул локтем соседа.

Секунд пять спустя тощая девица неожиданно замолчала на полуслове, вылупив зенки в сторону идущего впереди нашей группы Еремеева. Мы обошли толпу, подойдя с правой стороны к крыльцу здания администрации.

– Что за шум, а драки нет? Бузим, господа, да? – с весёлой издёвкой в голосе поинтересовался мой бывший однополчанин. – Какого чёрта вы вообще здесь собрались? Власть делить? Так она, власть эта, принадлежит народу – тем, кто живёт на этой земле и на ней же горбатится, пашет, чтобы прокормить вас, дармоедов.

– Вы, господин Еремеев, вместе с вашими подельниками создали незаконное вооружённое формирование, что противоречит конституции, – с пафосным апломбом произнёс из второго ряда Рабинович. – И теперь силой оружия вы насаждаете свои собственные порядки в обход закона, позабыв про свободу волеизъявления граждан. Вы провели антидемократические выборы, в которых не участвовали целых две сотни избирателей. Наконец, ваша клика сорвала со знания администрация государственный флаг и надругалась над ним. Это – уголовно наказуемое преступление, господин Еремеев.

– Стоп, притормози-ка, уважаемый, – поднял вверх руку Николай. – Евгений Миронович, когда это ты успел флаг сменить? А главное – зачем?

– Да ещё вчера вечером, взяли и заменили, – пожал плечами участковый. – Роман Георгиевич распорядился.

– Товарищи, ну, неужели у вас совсем не осталось совести? – укоризненно покачал головой Федосеев. – Наши с вами отцы и деды сокрушили фашизм, подняли красный флаг Победы над поверженным Рейхстагом. Красное знамя стало символом того громаднейшего рывка вперёд, что совершила наша Родина после революции, символом всех достижений и побед Советского Союза. Неужели мы забудем свою историю?

– Вы узурпатор, сталинист и ретроград! – резанув нас злым взглядом, взвизгнула тощая девица. – Долой! Долой! Долой!

Толпа мгновенно подхватила клич, громко скандируя на все голоса «долой», а затем… Словно по команде, вперёд выскочила троица тех самых красивые девушек в накидках, что стояли в первом ряду. Подскочив к крыльцу почти вплотную, они сбросили наземь свои одеяния… оставшись в одних туфлях и трусиках. Тряся в прямом смысле этого слова грудями, они принялись визжать и кривляться, словно мартышки на баобабе. Поперёк их – чего уж кривить душой – весьма привлекательных персей красовался написанный чем-то чёрным лозунг «долой».

Атакованный голыми женскими бюстами, весь наш чрезвычайный совет застыл в ступоре, не сводя глаз с неожиданного стриптиза. А затем глава и участковый совершили одну очень большую ошибку – они спустились с крыльца, в надежде урезонить девиц, накинуть на их плечи валяющиеся на земле одежды. Антонов присел, подбирая шаль, Федосеев нагнулся, цепляя рукой другую.

Девки оглушительно завизжали, словно их насиловало стадо шерстистых носорогов, и толпа пришла в движение. На нас и на местных товарищей сразу же бросилось человек десять мужиков, вооружённых ножами, топорами, дубинками. Полагаю, они надеялись на внезапность и на своё подавляющее численное превосходство, плюс на то, что полиция испугается применить оружие.

Едва девки сбросили свои тряпки, я сразу же сообразил, что начинается финал представления под названием «мирный митинг». Обернувшись к своим, демонстративно передёрнул затвор автомата, одновременно щёлкая переводчиком на «огонь короткими». Наверное, это и спасло нас. Рискнувшие сойтись врукопашную митингующие на мгновение заколебались, оценивая угрозу, и потеряли шанс застать нас врасплох.

На меня сразу же налетели двое относительно молодых парней с занесёнными для удара палками. Видимо, надеясь сбить с ног, чтобы завладеть оружием. Решив не мудрствовать лукаво, я ударил одного из них правой ногой в грудь, отступил, уворачиваясь от просвистевшей над плечом дубинки.

Коротко ткнул второго нападавшего стволом «калаша» прямо в шею. В кадык, к сожалению, не попал, но мужик схватился за горло, роняя дубинку. Сгруппировавшись, я заехал этому сраному борцу за демократию левой ногой по уху.

Противник повалился наземь, а я дал очередь поверх голов тех, кто ещё лелеял надежду завладеть моим оружием. Слева у крыльца стрекотнула короткая очередь из «калаша», и я резко обернулся, успев заметить, как оседает на землю одна из девиц и падает вниз кто-то из толпы нападавших.

Почти одновременно с очередью захлопали выстрелы из ПМа, и оказавшийся слева от меня Еремеев пошатнулся, перегибаясь и заваливаясь на землю. Затем за моей спиной ударили сразу из нескольких автоматов, заорали, заматерились трёхэтажными выражениями. Как потом выяснилось, застрелив в упор парочку самых храбрых из нападавших, тех, кто бросился вперёд с топорами, мои опера открыли огонь поверх голов толпы митингующих. Впереди же, у ступенек крыльца, ситуация складывалась не в нашу пользу.

На застигнутого врасплох участкового прыгнули сразу двое, неожиданно помешав друг другу в попытке одним махом завладеть оружием. Антонов успел немного побороться за автомат, прежде чем ему сунули нож в спину и сбили с ног. В борьбе за «калаш» и прозвучала та самая короткая очередь, выпущенная не понять кем вслепую куда-то в сторону и поверх толпы. Три пули из пяти нашли свои цели.