Олег Фомин - Руины Арха

Рассыпаются ледяные кинжалы на спине и хвосте, затем сам хвост, туловище, словно отрываются пластинки от детского пазла.

Голова рассыпалась с широко раскрытыми в предсмертном рычании челюстями.

– Впечатляет? – услышал я голос Бориса.

Сглатываю.

– Хорошо, что мы не внизу.

Борис рассмеялся.

– Вот и наслаждайся!

– А он нас не сбросит?

– Только если почувствует. Что вряд ли. Не почувствует даже танковый залп.

Не знаю, сколько мы катаемся, сколько монстров и коридоров сожрал ништорм, но мне и страшно, и хорошо. Подо мной – абсолютное зло, за свою, подозреваю, долгую жизнь успело сожрать людей столько, что хватило бы на армию для штурма Трои, оно убьет меня, сделай я неверный шаг, но сейчас это зло на моей стороне, защищает… Как же приятно! Стыдно, но поделать не могу ничего. И хотя монстром не управляю, тот вообще обо мне не догадывается, как не догадывается собака о блохе, но все равно ощущаю себя наездником, немножко богом…

Ништорм дошел до кладки плит, за ней не пустота очередного коридора, а такая же кладка, а за ней еще, и еще… Сплошное нагромождение, Борис рассказывал, такие не редкость. Ништорм выжрал в каменном бисквите нору, медленно вшагивает, мы вжались ничком в панцирь, чтобы нас не раздавило о потолок, дразнят похоронить заживо щебень и пыль, хочется чихать, кашлять, вообще удрать, но терпим…

Жук зашел в убежище целиком, хвост ударяет по верху свежей арки раз-другой, край потолка обрушивается с грохотом, свет, и без того скудный, померк почти совсем, лишь пластины ништорма слабо сияют, как зачарованные, в тесной пещере. Для нас одних была бы просторной, но с ништормом впритык, он как гусеница в куколке, едва разогнули спины, да и то сидя.

А затем – о чудо! – гул черной дыры стих. Хотя в воображении еще звучит, въелся в уши.

Грузная туша опускается, под нее подгибаются лапы, насекомое стало как бы безногим, свалка мертвых панцирей.

– Слезаем потихоньку, – шепнул Борис.

Соскальзываем, обувь упирается в шипы, по ним, как по ступенькам, слезаем, я, как всегда, чуть не грохнулся, но Борис поймал.

Затем вытаскивает из торбы шампур для шашлыка. Открываю рот спросить, но тут же прикидываю: эту штуку Руины могли дать какому-нибудь новичку в качестве оружия, а так как люди здесь мрут как мухи, мародерствуют, крадут, грызутся за каждый гвоздь, у этого шампура может быть богатая биография, наверное, сменил кучу хозяев. Круговорот хлама в Руинах.

Борис проделал шампуром в завале семейку дырок для вентиляции, по ту сторону свет сильнее не намного, но ворвался четкими синими лучиками, блестят ройчики пылинок.

– А теперь, как и наш песик, баиньки.

– Надо это… по малой нужде.

– Не здесь. Наружу. В щель. – Борис указывает шампуром на один из глазков, что проковырял. – Ништормы во сне почему-то чувствительны к запахам. Однажды отлил в его логове, еле ноги унес.

Писать расхотелось, но все же решился на сей подвиг. Пока журчало, чувствовал себя сапером с проводками: красный или синий, красный или синий, а время бежит…

Но пронесло.

Счастью нет предела. Борис разложил под боком у ништорма бутерброды, в кружках холодный чай.

– От костерка воздержимся, – сообщил. – Зато спать будем в безопасности. Любая тварь в Руинах чует логово ништорма, даже не видя, обходит стороной.

Шикарнейший ужин в жизни. Холодная пища не досаждает. В Японии едят холодное. И ничего. Лидеры по долгожительству.

Спать залегли в щель между стеной и боком жука. Панцирь теплый, приятные мурашки.

– А он не спалит?

– Если не будем ерзать лишний раз.

– Я уж наерзался.

– Вот и славно. Спи, Владик. Желаю нам завтра проснуться.

– Аналогично.

Странно, но не снилось ничего. Вроде море впечатлений, мозг должен был трещать по швам, раскладывая по полочкам. Видимо, впечатлений избыток. Да и устал как лошадь. Подсознание легло спать вместе со мной.

А утром осторожно разобрали краешек завала. Честно сказать, уходить не хотелось. По словам Бориса, после кормежки ништорм впадает в спячку на годы. Можно было остаться, жить в безопасности. Но Борис сказал, это желание пагубно: однажды разбудим, по нелепой случайности, а это страшнее морозавров, корижоров и прочих. Я повздыхал, и мы ушли.

Идем через сравнительно целые коридоры.

– Что нос повесил? – спросил Борис бодро.

– Вспоминаю родителей.

– Тоскуешь…

Стискиваю зубы, в груди дрожь.

– Как вспомню, что мама без меня…

– Значит, чувствуешь себя в безопасности. А вчера о прошлом почти не вспоминал. Было не до того.

Неприятно, но молчу.

– Тут всегда так, – объясняет Борис. – Сперва – выжить. Потом остальное. Переживания, ностальгия и тэдэ.

В следующем коридоре навстречу ползет гигантская улитка. Раковина до потолка, багровая, пропускает свет, словно из чистейшего рубина. Тело прозрачное как вода, от подошвы во все стороны извивается легион прозрачных щупалец длиной с руку, их воздушный танец напоминает медузу.

Вдруг чувствую ясно, что это создание – хорошее. Быть может, единственное прекрасное существо в этом жестоком месте, убивать никого не хочет. А хочет помочь.

Да, хочет помочь мне! Аж сердце стучит радостно, мы с этой улиткой будто одно целое, близнецы, по ошибке давно разлученные, но судьба воссоединила, и все станет на свои места.

Оно вернет меня домой!

Надо лишь подойти…

Как во сне вижу, что меня развернул к себе Борис, этот человек сейчас кажется совершенно чужим…

В нос бьет резкий запах, мой чих едва не порвал глотку и ноздри на кровавый фарш, из глаз брызнули слезы, рожа в соплях, я согнулся, меня потащило куда-то, только и успеваю переставлять ноги.

Протираю глаза, хребет разгибается, мы вернулись в предыдущий коридор, в самое его начало.

По плечу хлопает Борис.

– Обычный перец.

Убирает баночку во внутренний карман плаща.

– Что это… было?

– Утилитка. Ты попал под ее чары.

– Чары?

– Ага. Такая добрая, мы с ней братья, она вернет домой…

Меня переклинило. К щекам приливает горячее.

– Сыр в мышеловке?

– Еще бы.

– И что бывает с теми, кто клюет?

Из правого края арки в конце коридора высунулись щупальца, медленно вплывают рожки, от слизняка слабое медовое свечение.

– Подойдем ближе. Увидишь.

Проходим две трети коридора, Борис всучил баночку с перцем, предусмотрительно поднимаю к подбородку, готовый отражать волну щенячьего восторга. Утилитка проползла пару метров, щупальца на боку нежно лижут косяки нашего коридора.

Пока утилитка скользит справа налево с неторопливостью солнца, я пребываю свидетелем того, как в прозрачном теле, словно спящая в камере анабиоза, плавает черноволосая девушка. На ней лишь юбка до колен и бюстгальтер, к ремешку сбоку приторочена маленькая сумка, все стильно – в тон волосам. То ли Руины расщедрились, то ли девушка умела за собой следить в любой ситуации.