Олег Фомин - Руины Арха

Курт смотрит на меня с тревогой, кадык подпрыгнул, глаза вновь забегали, как в начале, на лбу вспыхнула испарина, перевел взгляд на Бориса.

Тот покачивается, ладонь придерживает голову, глаза плавают.

– Что-то захмелел жестко. Видать, хороший шнапс… То есть, виски.

Борис икнул.

Завалился набок, локоть успел упереться, но…

– Вздремну… минут десять… А то что-то мне…

Борис упал. Сопение, а вскоре – похрапывание. Борис во сне промямлил, на щеке блестит потекшая слюна.

Курт тряхнул Бориса за плечо осторожно. Затем грубо. Реакции ноль.

Меня так озадачило, что застыл как ледяная статуя. Сидя на подстилке, с пустым вертелком в пальцах, будто с миниатюрной шпагой, хлопаю глазами, как если бы мне поставили задачу отбиваться ею от носорога.

Между мной и Куртом танцуют языки пламени. Курт смотрит мне в глаза, взгляд недобрый. Край капюшона опять закрыл часть лица, другая половина во мгле. Половинка губ искривилась. Глаз взбух, в нем вспыхнуло безумие.

Курт встал, арбалет нацелился мне в грудь.

– Спать, мальчик.

Нога Бориса лягнула Курта в лодыжку, свист, я вздрогнул, болт пролетел в мизинце от виска. Курт едва обрел равновесие, в свободную ладонь выпрыгнул из рукава кривой, как месяц, кинжал с зазубринами, Курт падает на Бориса, перехватив стального убийцу клювом вниз, но Борис уже на спине, Курта встречает под дых подошва сапога, нога Бориса перекидывает Курта к стене, арбалет отлетает в тень. Борис поднимается, рывком на Курта, тот успел вскочить, ножи встретились, сноп искр.

Начался ураган лязгов, вспышек, отползаю к стене, тело повторяет форму угла, впитывает холод камней, успеваю лишь вздрагивать в такт ударам. Плащи носятся, хлопая, по всей башне, сливаясь в воронку, клинки мелькают в опасной близости от глоток и животов, но дуэлянты реагируют одинаково быстро, хотя на обоих поблескивают красные кляксы, такие же на плитах, лишайниках, грибах.

Борису не повезло, трещина в полу поймала носок сапога, Борис потерял равновесие, успел уклониться от лезвия, но ценой падения столь неудачного, что нож из ладони выскочил, затылок долбануло о зуб плиты.

Курт наступил врагу на грудь, но в этот момент на немца сбоку кидаюсь я. Сам не пойму, как вышло, что Курт спустя мгновения корячится на полу с бордовым родником у шеи. Ладонь зажимает ручей крови, во второй дрожит кинжал.

Гад пытается встать с четверенек, топчусь позади. Его нога пинает в живот, от боли слепну, через миг меня бьет пол.

В неохотно отступающем тумане надо мной вырастает Курт, плащ, жилет и штаны в темных брызгах, стены отражают эхо рычания…

Курта перехватывает за горло Борисов локоть.

Ариец в железной хватке Бориса кряхтит, уши ломит от громогласных немецких ругательств, кое-как поднимаюсь, на кулаке шипы кастета в бордовой слизи.

– Добивай! – орет Борис.

Делаю шаг назад.

– Почему я?

– Надо!

Не могу ударить вот так, без острой нужды. Но на пороге смерти Курт брыкается яростно, в нем горит боевое безумие, он валит вместе с собой Бориса, тот принимает на себя удар о пол.

Подбегаю к Курту, пальцы ловят запястье его руки с кинжалом, пытаюсь отнять, но не выходит, рука Курта дергается, меня швыряет за ней как флажок за древком. Хватаю его предплечье как обезьяна пальму, концентрация до предела, я рванул так, что зубастый кинжал в кулаке хозяина засел в него меж ребер.

Вскрик, Курт дернулся, будто шарахнуло током… У меня перед глазами плывет, ноги как холодная вата, оседаю…

Борис из-под обмякшей туши выползает.

– Красавчик!

Вытираю морду клочком мха. Мох тоже в брызгах крови, но ничего суше под рукой не оказалось.

– Почему Курт хотел…

Я не смог договорить.

Борис подобрал с пола нож. Осторожно касается пальцами затылка, шипение сквозь зубы, пальцы отдернулись.

Подходит к трупу, присаживается, его старанием рукав свитера убитого обнажает предплечье.

– Вот поэтому.

Татуировка кобры в профиль с разинутой пастью. Клык – копия зазубренного кинжала, который чуть не зарезал Бориса.

– Культ Кровавого Арха, – пояснил тот.

Хотя… ни хрена не пояснил.

– А по-русски?

– А по-русски, он был каннибалом.

Я отрезвел в момент. Даже головой встряхивать не пришлось. Вспоминаю, каким странным взглядом Курт разглядывал мои руки.

Окровавленный рот Бориса сверкнул улыбкой, на зубах тоже блестит красное.

– Догадываешься, зачем ему были нужны наши скромные персоны?

Головой я все-таки встряхнул.

– Адепты культа верят, – рассказывает Борис, – если приносить Арху человечьи жертвы, он из Руин выпустит.

– А поедать зачем?

– Тем, кто не только приносят в жертву людей, но и пожирают, Арх благоволит, больше шансов найти выход. Арх подарит свободу членам культа, если убьют и сожрут какое-то космическое число людей. Ну, по крайней мере, в эту байку свято верят психи вроде нашего покойничка.

– Верят?!

– Ох, Владик, во что только здесь не верят, лишь бы выбраться. Сект в Руинах как заразы на бомже. Если завтра объявится шизик и будет проповедовать, что Арх дарует свободу тому, кто круче всех жонглирует куриными яйцами – будь уверен: и вокруг этой идеи сплотится культ.

Поднимаюсь. Кроссовки прекращают шаркать рядом с телом Курта. Он был нервным, но все-таки душевным, мы вместе смеялись. Рассказывал даже о прежней жизни на ферме в Баварии.

– Трудно принять, да? – сказал Борис. – Вроде нормальный мужик… был…

Я только и смог сглотнуть, глядя в глаза мертвеца, там даже после смерти застыла жажда одержимого.

– Ничего, – утешил Борис. – Поживешь тут с мое, научишься вычислять фриков.

Борис достает из торбы чемоданчик с красным крестом, такие обычно в машинах.

– Так-с, будешь медбратом.

Следующие минут десять обрабатываю рану Бориса на затылке, вскоре к ней прильнул тампон, а поверх лег пластырь. Поэтапный процесс разложил мысли по полочкам, дышу ровно. Заодно прокачал скилл медика. С нулевого левела на первый. Голову с жопой не перепутал – уже плюс.

Борис потрогал перевязку.

– Зачет.

Стайка лечебного инвентаря спрыгивает в аптечку, а та – в торбу.

– Теперь раздевай.

Борис тычет ножом в сторону мертвеца.

Я опешил.

– Давай-давай, – сказал Борис. – Убил ты. Все, что найдешь, – твое. Скажешь, никогда не собирал дроп в играх?

– Мародерство!

– Выживание. Трупу барахло ни к чему, совесть пущай дрыхнет спокойно. Этому тоже придется учиться, если хочешь выжить. Начинай. Прослежу.

А что остается? Сенсей сказал, значит, надо…

Обхватываю рукоять торчащего из груди кинжала, стальной клык покинул десну на третьем рывке с сочным звуком, будто вспороли арбуз, я поморщился. Клинок играет багровыми отсветами, меж зубцов кусочки плоти.