Дмитрий Бутрин - Скреплённое

Для того, чтобы избавляться от этой боязни будущего, нужно по крайней мере перестать зацикливаться на России и начать жить в мире, интересуясь его современным состоянием: он здорово изменился, пока мы зарабатывали себе на большой белый джип. Впрочем, не все потеряно – об этом уже многое написано, и на наш век хватит этого чтения, и есть еще время до вечно откладывающегося конца света об этом хорошо поразмышлять.

InLiberty

28 сентября 2012

Держать в уме рабочую модель того, с чем собираешься бороться или, по крайней мере, того, чему намерен оппонировать, всегда полезно. Эпидемиологу, обнаружившему на месте предполагаемой эпидемии грандиозный коллективный запой, легко – но горе врачу, который, не щадя времени и здоровья, рискуя жизнью, пятые сутки в полевых условиях ищет возбудитель загадочной хвори, легко определяющейся по характерному запаху в дыхании страдальцев, читает в растерянности немецких авторов, изучавших тропические лихорадки, ломает глаза над микроскопом, ищет различия в симптомах, прописывает больным хину и постельный режим. Наконец, душа не выдерживает, из саквояжа достается бутылка французского коньяка, ночь над книгами пролетает быстрее, керосин сам заканчивается в лампе – и наутро доктор понимает: загадочная инфекция сразила и его самого. В деревне неграмотные крестьяне пытаются, дураки, лечить грозные симптомы картофельным самогоном – ну, какое тут просвещение, Бог мой. Prosit.

Возможно, некоторые мои соображения по поводу природы наблюдаемой в политической реальности фантасмагории помогут формированию той самой рабочей модели «режима» или, если хотите, «системы», которая «прогнила сверху донизу» и которую «пора менять», пока она нас всех не упромыслила. С моей точки зрения, в этом месте сообщество активно рефлексирующих над недостатками правящего режима имеет некоторый набор возможно и верных в том или ином смысле, но крайне неудобных в работе и несовершенных моделей, дающих сбой на самом интересном месте. Например, представление о действующей российской власти как о бодрой и циничной, все прекрасно осознающей клептократии то и дело натыкается на неудобные факты. Например, с упорством, достойным лучшего применения, эта клептократия, в рамках нашей модели плевать хотевшая на любое общественное недовольство, инициирует внутри себя антикоррупционные кампании, причем пусть и с низкой, но явно ненулевой эффективностью. Как хотите, а профессионалы-карманники, раз в полгода по своей воле предлагающие полиции расставлять в трамваях видеокамеры или вооружать кондукторов, – это логическая проблема. Конечно, мы уже давно научились снимать все подобные несоответствия в отношении Владимира Путина и иже с ним излюбленным способом средневековых аналитиков-бенедиктинцев – указанием на дьявола, который там за спиной (в российской реальности в роли коллективного нечистого выступает КГБ СССР и его реинкарнации). Но даже бенедиктинцы пытались изучать руководящий состав адовых сил, взаимоотношения князя неправды с прямыми подчиненными и его логику, привычки, повадки – например, много времени было потрачено на то, чтобы определить, глуп ли почти всемогущественный при этом сатана или же он большой интеллектуал, но стеснен в действиях вышестоящей инстанцией. В российской реальности до этих споров доходили редко, достаточно того, что режим авторитарен (есть также особое мнение, что тоталитарен похуже Сталина, и лучшее в его ассортименте придумок нас еще ждет), репрессивен (массовые репрессии впереди и по сути неизбежны), рефлексивен и склонен к размышлениям о том, как творить зло более эффективно (от запрета Интернета нас спасает только желание таинственных архонтов ФСБ сделать это разом и понадежнее), и абсолютно бездуховен. Последнее исключительно важно – каких-либо идеалов, ценностей, воззрений, которые защищают эти люди и на которые можно было смотреть без изумления любому разумному человеку, там быть не может.

Не вдаваясь в эту увлекательную по-своему схоластику, я бы предложил другую – пусть и негероическую, но, с моей точки зрения, чуть более операциональную модель противника. Представим себе, что российская власть есть не скованный маммоной с ее миллиардами долларов и яхтами конгломерат прохиндеев, а явление, хорошо и печально известное любому городскому жителю. А именно, жилищно-эксплуатационную контору, говоря проще – ЖЭК.

Следует, конечно, сразу оговориться – если бы лично мне предложили на выбор: противостоять банде уголовников или ЖЭКу, я бы без всяких колебаний выбрал первое.

ТРАДИЦИОННЫЙ СОВЕТСКИЙ ЖЭК ЕСТЬ ЯВЛЕНИЕ, НЕДООЦЕНИВАЕМОЕ ОБЩЕСТВОМ, – ЭТО СТРУКТУРА МНОГО БОЛЕЕ ОПАСНАЯ.

Никакому бандиту не под силу тот кошмар, в который без видимого усилия, левой пяткой, может превратить существование домохозяйства даже не очень злонамеренный управдом. К тому же ЖЭК есть структура, почти идеально приспособленная для обороны и защищенная от любых попыток на нее воздействовать извне: многие поколения советских людей пытались противостоять этому явлению, потратили на это значительную часть жизни, а многие – и сломали себе жизни в борьбе с этим монстром. Жертв агрессии ЖЭКа в СССР вообще было показательно больше, чем жертв КГБ. Тем не менее, в своих базовых началах ЖЭК – феномен иной природы, нежели тирания плохо видимого союза олигархии и силовиков, нежели диктатура особого класса над остальными классами, нежели филиал мирового тайного правительства и нежели банда злонамеренных кретинов, по необъяснимому капризу истории владычествующая над вполне себе приличным европейским народом.

Я полагаю, что метафора действующей российской власти как ЖЭКа, разросшегося в силу обстоятельств в жилищно-эксплуатационную вертикаль власти, возможна и в силу истории этой власти. Говоря о ренессансе советских порядков в текущей реальности, мы лишь констатируем: реформы первого десятилетия российской власти были достаточно локальны, а распад действовавшей советской системы взаимоотношений власти и общества не был столь всеобщим, как это принято считать. Например, «путинское большинство», существовавшее в каком-то виде в 2003—2010 годах в российском обществе (сейчас, во второй половине 2012 года, я полагаю, его уже не существует – как не существует и оппозиционного большинства, есть вакуум власти между двумя меньшинствами – провластным и оппозиционным), вполне можно считать нераспавшимся по существу советским большинством голосующих за кандидата единого блока коммунистов и беспартийных: в России оно лишь в один момент, на выборах 1996 года, было близко к исчезновению, но известными стараниями этот момент был пройден и к 1999 году все пришло к норме – большинству за власть. То же самое, по моему мнению, произошло и собственно с властью: распад, где-то значительно ускорявшийся реформами, где-то идущий своим чередом, разрушил большую часть советской властной ткани. Институциональное строительство в новых условиях где могло заполнило прорехи новым материалом, качество которого можно обсуждать, но не сейчас: важно, что распад практически не затронул «эксплуатирующую» ветвь власти – вертикаль ответственных за рядовое, повседневное функционирование государственного аппарата, управляющих за «материальную» ее составляющую: недвижимость, трубы, дороги, подстанции, кабельные колодцы, канализацию, вентиляцию.