Милорад Павич - Хазарский словарь

- Не понимаю, - часто говорит он, - может быть, я все время слишком рано останавливаю свои мысли и поэтому они созревают во мне лишь до половины и высовываются только до пояса...

Причину такого безмерного интереса кира Аврама к столь малозначительному делу, по-моему, объяснить нетрудно. Господарь Бранкович занимается хазарами из самых эгоистических побуждений. Он надеется таким образом избавиться от сновидений, в которые заточен. Курос из его сновидений тоже интересуется хазарским вопросом, и кир Аврам знает это лучше нас. Для кира Аврама единственный способ освободиться из рабства собственных снов - это найти незнакомца, а найти его он может только через хазарские документы, потому что это единственный след, который ведет его к цели. Мне кажется, что так же думает и тот, другой. Их встреча, таким образом, неизбежна, как встреча тюремщика и заключенного. Поэтому и неудивительно, что кир Аврам в последнее время так усердно упражняется со своим учителем на саблях..."

Этими словами завершается донесение Никона Севаста об Авраме Бранковиче. О последних днях своего господина Севаст, однако, не мог донести никому, потому что и господарь, и слуга были убиты однажды в среду, облаченную в туманы и заплутавшуюся гдето в Валахии. Запись об этом событии оставил другой слуга Бранковича - уже упоминавшийся искусный мастер сабельного боя Аверкие Скила. Эта запись выглядит так, как будто Скила писал ее концом своей сабли, обмакивая ее в чернильницу, стоящую на земле, а бумагу придерживал сапогом. "В последний царьградский вечер, перед отъездом, - записал Аверкие Скила,- папас Аврам собрал нас в своем большом зале с видом на три моря. Дул ветер: зеленый с Черного моря, голубой, прозрачный-с Эгейского и сухой и горький - с Ионического. Когда мы вошли, наш господарь стоял рядом с верблюжьим седлом и читал. Собирался дождь, анатолийские мухи, как всегда перед дождем, кусались, и он отгонял их, защищаясь хлыстом и безошибочно попадая самым кончиком в место укуса на своей спине...

Мы уселись - все четверо, кого он позвал: я, два его писаря и слуга Масуди, который уже сложил все необходимые для путешествия вещи в зеленый мешок. Взяли по ложечке черешневого варенья с острым перцем и выпили по стакану воды из колодца, который находился здесь же, в комнате, и хоронил эхо наших голосов в подвале башни. После этого папас Аврам заплатил нам причитающееся за службу и сказал, что, кто хочет, может остаться в Царьграде. Остальные вместе с ним отправляются воевать на Дунай...

Неожиданно между Масуди и Никоном Севастом сверкнула молния страшной ненависти, которую до сих пор обе стороны не замечали или тщательно скрывали. Это произошло после того, как Масуди сказал киру Авраму:

- Господин мой, я хочу отблагодарить тебя за твои подарки, прежде чем мы расстанемся. Я скажу тебе нечто такое, что обрадует тебя, потому что ты давно жаждешь это узнать. Того, кто тебе снится, зовут Самуэль Коэн***.

- Ложь! - вскрикнул вдруг Севаст, схватил зеленый мешок Масуди и швырнул его в очаг, который горел в комнате. Масуди с неожиданным спокойствием повернулся к папасу Авраму и сказал, показывая на Никона Севаста:

- Посмотри на него, господин, у него только одна ноздря в носу, и мочится он хвостом, как положено Сатане.

Папас Аврам подхватил попугая, державшего в когтях фонарь, и опустил его на пол. Стало светлее, и мы увидели, что нос Никона Севаста и правда был с одной ноздрей, черной и неразделенной посередине перегородкой, как это и бывает у нечистых. Тогда папас Аврам сказал ему; - Ты, значит, из тех, кто не меняет обувь? - Да, господин, но я не из тех, кто страдает медвежьей болезнью. Я не отрицаю того, что я Сатана, признал он без колебания, - я только напоминаю, что я принадлежу к преисподней христианского мира и неба, к злым духам греческой территории, к аду православной церкви. Потому что точно так же, как небо над нами поделено между Иеговой, Аллахом и Богом-отцом, преисподняя поделена между Асмодеем, Иблисом и Сатаной. По случайности я попался на земле нынешней турецкой империи, но это не дает права Масуди и другим представителям исламского мира судить меня. На это уполномочены только представители христианской церкви, лишь их юрисдикция может быть признана правомочной. В противном случае может оказаться, что христианские или еврейские судьи начнут судить представителей исламского ада, если те окажутся в их руках. Пусть наш Масуди подумает об этом предупреждении... На это папас Аврам ответил:

- Мой отец, Иоаникий Бранкович, имел дело с такими, как ты. В каждом нашем доме в Валахии всегда были собственные домашние ведьмы, чертенята, оборотни, с которыми мы ужинали, насылали на них добрых духов-защитников, заставляли считать дырки в решете и находили возле дома их отвалившиеся хвосты, собирали с ними ежевику, привязывали их у порога или к волу и секли в наказание и загоняли в колодцы. Как-то вечером в Джуле отец застал в нужнике сидящим над дырой огромного снеговика. Ударил его фонарем, убил и пошел ужинать. На ужин были щи с кабанятиной. Сидит он над щами, как вдруг - шлеп! - голова его падает в тарелку. Поцеловался он с собственным лицом, которое оттуда выглядывало, и захлебнулся в тарелке щей. Прямо у нас на глазах, прежде чем мы поняли, что происходит. Я и по сей день помню, что, захлебываясь в щах, он вел себя так, словно был в объятиях любимой, обнимал миску обеими руками, будто перед ним не щи с кабаном, а чья-то голова. Одним словом, хоронили мы его так, будто вырывали из чьих-то крепких объятий... А сапог отца бросили в Муреш, чтобы он не превратился в вампира. Если ты Сатана, а это так, то скажи мне, что означала смерть моего отца Иоаникия Бранковича?

- Это вы узнаете сами и без моей помощи, - ответил Севаст.- Но я вам скажу кое-что другое. Я знаю слова, которые звучали в ушах вашего отца, когда он умирал: "Немного вина, вымыть руки!" Это прозвенело у него в ушах в момент смерти. И теперь еще одно, чтобы вы не сказали потом, что я все из пальца высосал.

Вы занимаетесь хазарским словарем несколько десятилетий, давайте и я что-нибудь к нему добавлю.

Слушайте теперь то, чего вы не знаете. Три реки античного мира мертвых - Ахеронт, Пирифлегетон и Коцит - принадлежат сейчас преисподням ислама, иудаизма и христианства; их русла разделяют три ада - Геенну, Ад и ледяную преисподнюю магометан, под территорией бывшей страны хазар. Здесь как раз и сходятся границы трех загробных миров: огненное государство Сатаны с девятью кругами христианского Ада, с троном Люцифера и знаменами владыки ада; исламский ад с царством ледяных мук Иблиса и область Гевары с левой стороны от Храма, где сидят еврейские боги зла, вожделения и голода, Геенна во власти Асмодея. Эти три ада и существуют отдельно, граница между ними пропахана железным плугом, и никому не позволено ее переходить. Правда, вы все эти три ада представляете себе неправильно, потому что у вас нет опыта. В еврейском аду, в державе ангела тьмы и греха Велиала, корчатся в огне вовсе не евреи, как вы думаете. Там горят одни лишь арабы и христиане. Точно так же и в христианском пекле нет христиан - в огонь там попадают магометане или сыны и дочери Давида; в то время как в магометанском аду страдают только христиане и евреи, ни одного турка или араба там нет. Теперь представьте себе Масуди, который трепещет при мысли о своем таком страшном, но хорошо ему известном пекле и который вместо этого попадает в еврейский Шеол или христианский Ад, где его буду встречать я! Вместо Иблиса он увидит Люцифера. Представьте себе христианское небо над адом, в котором мучается еврей!