Редьярд Киплинг - Ким

-- Но мой лама говорит совсем другое!

-- О, он старый мечтатель из Бхотияла. Сердце мое слегка гневается, Друг Всего Мира, что ты так высоко ценишь столь мало известного человека.

-- Это верно, хаджи. Но я вижу его достоинства, и сердце мое тянется к нему.

-- А его сердце -- к тебе, как я слышал. Сердца, как лошади. Они приходят и уходят, повинуясь удилам и шпорамКрикни Гуль-ШерХану, чтобы он покрепче забил прикол гнедого жеребца. Я не потерплю, чтобы лошади дрались на каждом привале, а мышастого и вороного нужно стреножить... Теперь слушай меня! Неужели для твоего сердечного спокойствия тебе нужно видеться с этим ламой?

-- Это входит в мои условия,-- сказал Ким.--- Если я не буду видеться с ним и если его отнимут у меня, я уйду из накхлаоской мадрасы и... если уйду, кто сможет найти меня?

-- Это правда. Никогда жеребенок не был так слабо привязан, как ты.-- Махбуб кивнул головой.

-- Не бойся,-- Ким говорил так, словно он мог исчезнуть в ту же минуту.-- Мой лама сказал, что придет повидаться со мной в мадрасу.

-- Нищий с чашкой в присутствии этих молодых сахи...

-- Не все!-- фыркнув перебил его Ким.-- У многих из них глаза посинели, а ногти почернели от крови низких каст. Сыновья мехтарани, единоутробные братья бханги (метельщика).

Не стоит приводить здесь всю генеалогию до конца. Но Ким выразил свое мнение о юных сахибах ясно и без горячности, не переставая жевать кусок сахарного тростника.

-- Друг Всего Мира,-- сказал Махбуб, подавая мальчику трубку для прочистки.-- Я встречал множество мужчин, женщин, мальчиков и немало сахибов. Никогда в жизни не видывал я такого чертенка, как ты.

-- Но почему же чертенок? Ведь я всегда говорю тебе правду.

-- Может быть, именно поэтому, ибо мир полон опасности для честных людей.-- Махбуб Али тяжело поднялся с земли, опоясался кушаком и пошел к лошадям.

-- А, может, продать тебе правду?

В тоне Кима было нечто, заставившее Махбуба остановиться и обернуться.

-- Что еще за новая чертовщина?

-- Восемь ан, тогда скажу,-- произнес с усмешкой Ким.-Это касается твоего спокойствия.

-- О шайтан!-- Махбуб отдал деньги.

-- Помнишь ты о том дельце с ворами, в темноте, там, в Амбале?

-- Раз они покушались на мою жизнь, значит я не совсем позабыл о них. А что?

-- Помнишь Кашмирский караван-сарай?

-- Я тебе сию минуту надеру уши, сахиб.

-- Не стоит того... патхан. Но только второй факир, до потери сознания оглушенный сахибами, был тот самый человек, который приходил обыскивать твою каморку в Лахоре. Я видел его лицо, когда они тащили его на паровоз. Тот самый человек.

-- Почему же ты не сказал этого раньше?

-- О, он попадет в тюрьму и несколько лет будет не опасен. Не стоит сразу рассказывать больше, чем это необходимо. Кроме того, я тогда не нуждался в деньгах на сласти.

-- Аллах карим!-- воскликнул Махбуб Али.-- А не продашь ли ты когданибудь мою голову за горсть сластей, если вдруг на тебя такой стих найдет!

Ким до самой своей смерти будет помнить это долгое, неторопливое путешествие из Амбалы в Симлу через Калку и близлежащие Пинджорские сады. Внезапный разлив реки Гхагар унес одну из лошадей (конечно, самую ценную) и чуть не потопил Кима между пляшущими камнями. На следующем этапе казенный слон обратил коней в паническое бегство, и, так как они хорошо откормились на подножном корму, потребовалось полтора дня, чтобы всех их собрать. Потом путники встретили Сикандар-Хана, спускавшегося на юг с несколькими норовистыми клячами, которых не удалось продать,-- остатками его табуна. И Махбубу, чей ноготь на мизинце больше знал толк в лошадях, чем Сикандар-Хан вкупе со всей своей челядью, приспичило купить пару самых норовистых, а на это ушло восемь часов усердной дипломатии и целая гора табаку. Но все это было чистой радостью: извилистая дорога, которая поднималась, спускалась и скользила все выше и выше между горными отрогами; румянец зари на далеких снегах; ряды ветвистых кактусов на каменистых склонах; голоса тысячи ручьев; трескотня обезьян; вздымающиеся один над другим торжественные деодары с опущенными ветвями; вид на равнины, расстилавшиеся далеко внизу; непрестанное гудение рожков, в которые трубили возчики, и дикое бегство лошадей, когда из-за поворота показывалась тонга; остановки для молитвы (Махбуб ревностно исполнял обряд сухого омовения и орал молитвы, когда спешить было некуда); вечерняя беседа на стоянках, где верблюды и волы вместе торжественно жевали корм, а степенные возчики рассказывали дорожные новости. Все это побуждало сердце Кима петь в его груди.

-- Но когда пение и пляски кончатся,-- сказал Махбуб Али,-- придет полковник-сахиб, и это будет не столь сладко.

-- Прекрасная страна... прекраснейшая страна этот Хинд... а страна Пяти Рек прекраснее всех,-- почти пел Ким.-- В нее я вернусь, если Махбуб Али или полковник поднимут на меня руку или ногу. А уж если я сбегу, кто отыщет меня? Смотри, хаджи, вон тот город -- это и есть Симла? Аллах, что за город!

-- Брат моего отца, а он был стариком, когда в Пешаваре только что выкопали колодец Мекерсона-сахиба, помнил время, когда тут стояли всего два дома.

Он направил лошадей ниже главной дороги, в нижний базар Симлы,тесный, как крольчатник, поднимающийся из долины вверх к городской ратуше под углом в сорок пять градусов. Человек, знающий здесь все ходы и выходы, может потягаться со всей полицией индийской летней столицы, так хитроумно соединяются тут веранда с верандой, переулок с переулком и нора с норой. Здесь живут те, что обслуживают веселый город,-- джампаи и, по ночам таскающие на плечах носилки хорошеньких леди и до рассвета играющие в азартные игры, бакалейщики, продавцы масла, редкостей, топлива; жрецы, воры и государственные служащие-туземцы. Здесь куртизанки обсуждают вопросы, которые считаются глубочайшими тайнами Индийского Совета, и здесь собираются все помощники помощников агентов половины туземных княжеств. Здесь Махбуб Али снял комнату в доме мусульманина, торговца скотом; она запиралась гораздо крепче, чем его лахорская каморка, и, кроме того, оказалась обителью чудес, ибо в сумерках туда вошел юный конюх-мусульманин, а через час оттуда вышел мальчик-евразиец (краска лакхнаусской девушки была наилучшего сорта) в плохо сидящем готовом платье.

-- Я говорил с Крейтоном-сахибом,-- сообщил Махбуб Али,-и вторично рука дружбы отвела бич бедствия. Он говорит, что раз уж ты проболтался шестьдесят дней на Дороге, то посылать тебя в горную школу слишком поздно.

-- Я говорил, что мои каникулы принадлежат мне. Я не желаю поступать во вторую школу. Это одно из моих условий.

-- Полковник-сахиб еще не осведомлен об этом договоре. Ты будешь жить в доме Ларгана-сахиба, пока не наступит время возвратиться в Накхлао.