Редьярд Киплинг - Ким

-- В доклад надо включить все то, что ты видел, с чем соприкасался, о чем размышлял. Пиши так, как будто сам джангилатсахиб пришел неожиданно с большой армией, намереваясь начать войну.

-- А как велика эта армия? -- О, пол-лакха человек.

-- Чепуха! Вспомни, как мало колодцев в песках и как они плохи. Сюда не доберется и тысяча человек, которых мучит жажда.

-- Вот и напиши об этом, а также обо всех старых брешах в стенах... о том, где можно нарубить дров... о нраве и характере владетельного князя. Я останусь здесь, покуда все мои лошади не будут распроданы. Я найму комнату у ворот, и ты будешь моим счетоводом. Замок на двери хороший.

Доклад, написанный размашистым почерком, по которому безошибочно можно было узнать каллиграфический стиль школы св. Ксаверия, с картой, намазанной краплаком, коричневой и желтой красками, был в сохранности еще несколько лет тому назад (какой-то небрежный клерк подшил его к черновым заметкам о второй Сеистанской съемке Е.23го), но теперь его написанные карандашом строки, вероятно, почти невозможно прочесть. Ким, потея, перевел его Махбубу при свете масляной лампы на второй день их обратного путешествия. Патхан встал и нагнулся над своими разноцветными седельными сумами.

-- Я знал, что ты заслужишь одеяние почета, и потому приготовил его,-- сказал он с улыбкой.-- Будь я эмиром Афганистана (а мы, возможно, увидим его когда-нибудь), я наполнил бы уста твои золотом.-- Он торжественно положил одежду к ногам Кима. Тут были составные части чалмы: расшитая золотом пешаварская шапочка конической формы и большой шарф с широкой золотой бахромой на концах; вышитая делийская безрукавка, широкая и развевающаяся,-- надевалась она на молочно-белую рубашку и застегивалась на правом боку; зеленые шаровары с поясным шнурком из крученого шелка и, в довершение всего, благоухающие и с задорно загнутыми носками туфли из русской кожи.

-- Обновы надо впервые надевать в пятницу утром, ибо это приносит счастье,-- торжественно промолвил Махбуб.-- Но нам не следует забывать о злых людях, живущих на этом свете. Да!

Поверх всей этой роскоши, от которой у восхищенного Кима захватило дух, он положил украшенный перламутром, никелевый автоматический револьвер калибра 450.

-- Я подумывал, не купить ли револьвер меньшего калибра, но рассудил, что этот заряжается казенными патронами. А их всегда можно достать, особенно по ту сторону Границы. Встань и дай мне взглянуть на тебя!-- Он хлопнул Кима по плечу.-- Да не узнаешь ты никогда усталости, патхан! О сердца, обреченные на погибель! О глаза, искоса глядящие из-под ресниц!

Ким повернулся, вытянул носки, выпрямился и невольно коснулся усов, которые едва пробивались. Потом он склонился к ногам Махбуба, чтобы должным образом выразить свою признательность, погладив их легким движением рук; сердце его было переполнено благодарностью, и это мешало ему говорить. Махбуб предупредил его намерение и обнял юношу.

-- Сын мой,-- сказал он,-- к чему нам слова? Но разве этот маленький пистолет не прелесть? Все шесть патронов вылетают после одного нажима. Носить его надо не за пазухой, а у голого тела, которое, так сказать, смазывает его. Никогда не клади его в другое место и, бог даст, ты когда-нибудь убьешь из него человека.

-- Хай май!-- уныло произнес Ким.-- Если сахиб убьет человека, его повесят в тюрьме.

-- Верно, но переступи Границу и увидишь, что по ту сторону люди мудрее. Отложи его, но сперва заряди. На что нужен незаряженный пистолет?

-- Когда я поеду в Мадрасу, мне придется вернуть тебе его. Там не разрешают носить пистолеты. Ты сбережешь его для меня?

-- Сын, мне надоела эта Мадраса, где отнимают у человека лучшие годы, чтобы учить его тому, чему можно научиться только в Дороге. Безумию сахибов нет предела. Но ничего! Быть может, твой письменный доклад избавит тебя от дальнейшего рабства, а бог -- он знает, что нам нужно все больше и больше людей для Игры.

Они двигались, завязав рты для защиты от песчаного ветра, по соленой пустыне к Джодхпуру, где Махбуб Али и его красивый племянник Хабибулла усердно занимались торговыми делами; а потом Ким, одетый в европейское платье, из которого он уже вырос, с грустью уехал в вагоне второго класса в школу св. Ксаверия.

Три недели спустя полковник Крейтон, прицениваясь к тибетским ритуальным кинжалам в лавке Ларгана, столкнулся лицом к лицу с откровенно взбунтовавшимся Махбубом Али. Ларган-сахиб играл роль резервного подкрепления.

-- Пони выучен... готов... взнуздан и выезжен, сахиб! Отныне он изо дня в день будет забывать свои навыки, если его будут занимать всякой чепухой. Уроните повод на его спину и пустите его,-- говорил барышник.-- Он нам нужен.

-- Но он так молод, Махбуб,-- кажется, ему не больше шестнадцати, ведь так?

-- Когда мне было пятнадцать лет, я убил человека и зачал человека, сахиб.

-- Ах вы, нераскаянный, старый язычник!-- Крейтон обернулся к Ларгану. Черная борода кивком подтвердила согласие с мудростью краснобородого афганца.

-- Я мог использовать его давным-давно,-- сказал Ларган.-Чем моложе, тем лучше. Вот почему я всегда приставляю ребенка сторожить действительно ценные мои камни. Вы послали его ко мне на испытание. И я всячески испытывал его. Он -- единственный мальчик, которого я не мог заставить увидеть некоторые вещи.

-- В хрустале... в чернильной луже?-- спросил Махбуб.

-- Нет,-- когда я накладывал на него руку, как я уже говорил вам. Этого никогда не случалось раньше. Это значит, что он достаточно силен (хоть вы и считаете все это пустяками, полковник Крейтон), чтобы заставить любого человека беспрекословно ему повиноваться. Это было три года назад. С тех пор я научил его очень многому, полковник Крейтон. Я полагаю, что теперь вы попусту тратите время.

-- Хм! Может быть, вы и правы. Но, как вам известно, в области разведки для него пока нет подходящей работы.

-- Выпустите его... Отпустите его,-- перебил его Махбуб.-Кто может требовать, чтобы жеребенок с самого начала носил тяжелые вьюки? Дайте ему побегать с караванами, как бегают наши белые верблюжата... на счастье. Я бы и сам его взял, но...

-- Есть небольшое дело, где он мог бы оказаться чрезвычайно полезным... на Юге,--промолвил Ларган как-то особенно вкрадчиво и опустил тяжелые синеватые веки.

-- Этим занимается Е.23-й,-- быстро сказал Крейтон.-- Туда ему ехать нельзя. Кроме того, он не говорит по-турецки.

-- Опишите ему только вид и запах нужных нам писем, и он доставит их,-- настаивал Ларган.

-- Нет. На эту работу годится только взрослый мужчина,-сказал Крейтон.

Это щекотливое дело касалось недозволенной и полной раздражения переписки между лицом, считающим себя высшим авторитетом во всех вопросах мусульманской веры во всем мире, и молодым членом одного княжеского дома, который был взят на заметку за похищение женщин с британскря-территории. Мусульманское духовное лицо выражалось патетически и слишком дерзко, молодой принц просто дулся за то, что привилегии его урезали, но ему не следовало продолжать переписку, способную в один прекрасный день скомпрометировать его. Одно письмо и в самом деле удалось добыть, но человек, перехвативший его, был потом найден мертвым -- лежащим у дороги в одежде арабского купца, как, по долгу службы, донес Е.23-й, взявший на себя ведение этого дела.