Гейвин Максвелл - Лети к своим собратьям, ворон

Расстояния казались огромными, так как дорога следовала глубоким изгибам береговой линии западного побережья, огибая глубокие замысловатые впадины фьордов. В памяти остались четыре такие картины: от моря, громадные голые холмы темного цвета, почти лишенные растительности, вдруг резко спускались на узкую полоску ровной земли между ними и морем, где растут мелкие нежные яркие цветы; кони и овцы всех мыслимых (а иногда немыслимых) расцветок; и маленькая шагающая птичка, называемая исландским травником, чей непрерывный щебет наряду с более призывным и резким криком кроншнепа постоянно сопровождал нас словно оркестр в течение всей поездки. Птицы, птицы, птицы; в Исландии нет ни одного коренного млекопитающего или рептилии, кроме полярной лисицы, и даже её считают потомком тех особей, которые, беспомощные, попали сюда с плавающих айсбергов, отколовшихся от полярного ледового панциря. Иногда сюда таким же образом невольно попадают белые медведи, но они не выживают, и кроме лис на острове нет ничего, кроме немыслимых полчищ птиц и насекомых, нет даже лягушек, змей или ящериц, нет даже мышей среди сонма чудесных птиц, заполонивших всё это огромное и пустынное пространство. Всё время в поле зрения находятся вечные снега, ибо они начинаются на высоте двух-трёх тысяч футов над уровнем моря, а многие из гор превышают здесь пять тысяч футов, большинство из них обрывами подступает к морю.

Все они вулканического происхождения, это край огня и лавы, льда и ледников, земля, где всё вечно меняется, край, где воздух так чист, что отчётливо видны горы за сто миль вдалеке, и можно четко различить все архитектурные детали их структуры и инкрустации.

Пони и овцы - там водится 30000 пони в диком состоянии и почти миллион овец.

(Официально, кажется, считают, что их 850000, но это, вероятно, недооценка).

Пони были основным источником дохода от экспорта: только в Шотландию их ежегодно отправляли 20000 штук для работы в шахтах. Но теперь с наступлением эпохи механизации печальная участь шахтного пони, к счастью, ушла в прошлое. А исландские пони большей частью остались не у дел, за исключением собирающихся два раза в год овечьих клубов и клубов наездников, которые как грибы растут теперь в каждом селении. Теперь их больше не используют, и они стали, по правде говоря, в тягость для Исландии, хотя владеть ими в больших количествах - весьма почётно. А бараны чудесны, и не только из-за их необычного окраса и потому, что у них нередко бывает по три, а то и четыре рога, а также оттого, что они представляют собой древнюю породу, завезённую в Исландию из Скандинавии, может быть, тысячу лет тому назад.

Шерсть у них мягкая и шелковистая, как у шетландских овец, живут они, как будто бы, ничем, питаясь какой-то неприметной травкой среди лавового шлака на горных склонах. Они вездесущи, молчаливы и подозрительны. Единственные звуки здесь - это голоса птиц, нежные и призывные, звенящие как бы из детства и прекрасной утраченной пустоши.

Чувствую, что могу написать целую книгу о нашем кратком пребывании в Исландии, но это было бы неуместно в данной истории, по сути дела, о Камусфеарне и моих обречённых на неудачу планах по её расширению. Те яркие впечатления, сохранившиеся от всех моих органов чувств, которые хоть и останутся у меня надолго, даже тогда были только фоном к моему страстному проекту преобразования Кайлиакина. Великолепные изумрудные айсберги, кружащие в северных фьордах, так как полярная шапка впервые за сорок лет разломилась и дрейфом отошла на юг к Исландии; невероятная вонь китоперерабатывающей фабрики, где поджарые, похожие на ковбоев фигуры шкуродёров снуют среди крови и ворвани характерной матросской походкой из-за длинных шипов на подошве; и тысячи тысяч глупышей-буревестников кишат вокруг огромных туш, всё ещё плавающих в море; и повсюду гейзеры, некоторые из них брызжут кипятком, а другие похожи на кратеры, в которых какое-то серое зловещее серное вещество кипит и клокочет как в лунном пейзаже; одинокие белые дома фермеров с красными крышами, у каждого из которых есть клочок поля, зеленеющего на фоне огромного тёмного пространства пустынных гор, рядом с каждым из них стоит уже заброшенная хибара из традиционного зелёного самана, построенная по рисунку паркетного пола; невероятное количество и разнообразие незнакомых птиц, которые вновь будоражат старый интерес и энтузиазм; мощные голосистые и мутные водопады; и низкие, полночные лучи солнца, в которых горный хребет из лавового шлака становится малиновым и сиреневым; косяк лебедей-кликунов превращается в сказочных существ с золотистыми латами на груди; - всё это как бы выкристаллизовалось из тех впечатлений о севере, которые я давным-давно вынес из Лапландии. Этот блёклый, пустынный пейзаж, как это ни парадоксально, стал образцом для идеала и предприимчивости.

Нам повезло, что довольно долгое время нас миновало нашествие ужасной черной тундровой мушки, как она помнится мне. Я рассказывал Джимми о том, как мне приходилось ходить в перчатках и с вуалью, как она роилась в воздухе такойплотной массой, что совсем света белого не было видно, как мне говорили, что люди буквально сходят с ума от их укусов. Я убедил его в необходимости взять с собой достаточное количество инсектицидов и жидкостей от насекомых. Но по мере того, как проходили дни, мы так и не узрели ни одного насекомого. Джимми стал скептически относиться к моим рассказам путешественника. И вот 16 июня, когда в Миватне пошёл снег, я тоже стал подумывать о том, что такой арктический опыт обошёл нас стороной. Однако на следующий день утро было теплее, и только слегка обложено небо, а северо-восточный ветерок оставлял рваные прогалины голубого неба и проблески солнца. Мы исследовали кочковатый полуостров, уходивший в озеро, как вдруг исчезло солнце, ветер как бы стих совсем, и стало тепло. Вдруг появился какой-то гул, настолько мощный, что я даже не понял, что это такое. Это был даже не столько гул, как всепроникающий высокий звон, который доносился сразу со всех сторон. Такое ощущение, как если бы ты был в стеклянной оболочке, по краю которой стукнули ложкой, и она зазвенела. Вначале я подумал, что у меня просто сильно зазвенело в ушах, но затем я посмотрел на Джимми, который был так удивлён, что я понял, что он тоже слышит это. Я посмотрел вокруг и увидел, что земли почти не видно, во всех направлениях, куда хватало взору, казалось, плотная серая кисея подвешена в полуметре над травой, застилая все формы и очертания. Где-то с полминуты спустя снова появилось солнце, и порыв холодного ветра пахнул нам в лицо, гул прекратился,медленно на наших глазах серая завеса как бы растворилась и просочилась в землю, и жесткие стебли травы вдруг приобрели такие же ясные очертания, как и прежде.