Ричард Олдингтон - Семеро против Ривза

— Я что-то не уверен… — нерешительно начал мистер Ривз, пытаясь защитить от посягательств свой банковский счет.

— Неправда, вы совершенно уверены, — весело сказал Энси. — Питер считает это своим шедевром. И я знаю, что он прав. Так же думает Бекки, так же думает и миссис Ривз, хотя она не хочет оказывать на вас давление. Так вот разрешите мне дать вам совет. Я, конечно, не принадлежу к великим знатокам искусства, но я понимаю толк в картинах и знаю всех знаменитых художников, — так вот: берите эту картину, мистер Ривз, это — шедевр Питера, и ваши наследники через пятьдесят лет вынуждены будут продать ее Национальной галерее!

Вино ли выпитое за завтраком дало себя знать? Или так подействовала на мистера Ривза эта милая умненькая крошка Марджел? Или сам мистер Ривз был слишком простодушен и не сумел выстоять против натиска умелого продавца? Так или иначе, но мистер Ривз вяло произнес:

— Хорошо, я возьму ее. Только, только… сколько ока стоит?

— Ш-ш! — сказал Энси, прикладывая палец к губам. — Нельзя говорить о деньгах при творце ! — И, понизив голос, прошептал: — Всего двадцать фунтов — сущий пустяк, со временем она будет стоить в десять раз больше — это же нарождающийся гений.

Двадцать фунтов! Мистер Ривз отчаянно заморгал за стеклами очков. Это было похуже мистера Хьютона. В конце концов тот просил всего-навсего гинею за бог знает какое количество всякого печатного материала, из которого мистер Ривз, не будь он таким нетерпеливым, мог бы кое-что и почерпнуть. А что эта пачкотня могла ему дать? Ничего, подумал мистер Ривз, — разве что судороги. Он чувствовал, как все они смотрят на него, как хотят, чтобы он купил картину, в то время как он делает вид, будто изучает ее. Он был почти уверен, что скажи он: «Я дам за нее десять фунтов», — предложение его будет мигом принято. И он уже готов был это сказать, как в дело вмешался Энси.

— Учтите, мистер Ривз, это не просто полотно и краски, — снисходительно сказал он. — Запомните: тут есть духовный посыл. Питер прикоснулся к Неопределимому.

— Вот как!

— И потом — дело не в количестве времени, затраченном на картину, а в том, что это плод всей жизни .

— Годы и годы невероятного труда, — сказал мистер Марсбейт, усиленно мотая головой.

— Хорошо, — слабым голосом промолвил мистер Ривз. — Я сейчас выпишу чек.

Мистер Ривз подошел к столу, извлек из кармана вечное перо и чековую книжку и написал сумму. Чудная все-таки комната, подумал он, подписываясь: огня в камине нет, а ему жарко — не от одного же чая у него так щеки горят, да и почерк какой-то нетвердый. Вот что значит, когда днем не поспишь.

— Извольте, — сказал он, протягивая чек мистеру Марсбейту.

Но Энси вдруг подскочил, словно ученый тюлень, грубо вырвал чек из его рук и пробежал глазами.

— Двадцать фунтов! — ликующе возвестил он. — Двадцать фунтов, Питер. — И, передавая ему чек, добавил: — Питер творит искусство ради искусства, мистер Ривз, и он заслуживает того, чтобы его наконец оценили. Я, например, всегда радуюсь, когда меня ценят. Ты без промедления отошлешь картину, правда, Питер?

— Это будет невероятно трудно! — заявил мистер Марсбейт, вперив в пространство остекленелый взор. — А что нужно сделать, чтобы ее отослать? Право же, я ни разу в жизни никому ничего не посылал!

— Можно ведь вызвать посыльного, — поспешила подсказать Бекки. — Они удивительно шустрые. Прямо не понимаю, как они ловко находят везде дорогу, — так и хочется их об этом расспросить.

— У мистера и миссис Ривз есть ведь машина, они могут увезти картину с собой, — заметил Энси, нимало не смущаясь тем обстоятельством, что ни один из них не приехал на своей машине, но Энси считал, что если у человека есть машина, она, словно по мановению волшебной палочки, всегда должна быть к их, а особенно к его услугам. — Я сейчас заверну ее, Питер.

После долгого шуршанья газетами, и возни с веревкой, и многократных призывов мистера Марсбейта, умолявшего Энси быть осторожнее, и вскриков Энси: «Да осторожнее же, Питер, ты чуть не повредил мне палец!» или: «Ну, Питер, только у меня получился этот узел, ты взял и развязал его!» — картина была наконец упакована в листы «Дейли мейл» и непрочно перевязана веревкой.

— Ну вот, мистер Ривз! — сказал Энси. — Теперь вы можете везти ее прямо домой — я уверен, что вам никогда больше не захочется с ней расставаться…

Для мистера Ривза это было весьма тягостное возвращение домой. Картину — даже если она без рамы — не очень-то просто везти в часы пик в метро, когда там толпы народа, да еще когда веревки, завязанные Энси, то и дело развязываются, а упаковка сползает. Мистеру Ривзу приходилось непрестанно ее поправлять: он был в ужасе от одной мысли, что его видели в метро с этой картиной и что всем, конечно, хочется на нее взглянуть.

Наконец, весьма разгоряченный, весьма усталый и донельзя обозленный, мистер Ривз прибыл домой и в припадке ярости швырнул злополучную картину на диван. Газеты соскользнули на пол, и она предстала взору Марсели, которая грелась у камина, потягивая шерри. Она подошла поближе и с профессиональным любопытством принялась рассматривать полотно.

— Великий боже, где это вы откопали? — спросила она:

— Папочка купил это для гостиной, — сказала миссис Ривз. — Она так подходит к нашим подушкам.

— Что?! — воскликнула Марсель. — Этот желтый подходит к красновато-коричневому? Ну, мама! И потом — это такое старье, тридцать первый год.

— А ты не думаешь, что лет через десять это могут очень высоко оценить? — не очень-то надеясь на благоприятный ответ, решил все-таки прощупать почву мистер Ривз.

— Дохлое дело, — бросила Марсель через плечо.

Снова посмотрев на картину, мистер Ривз вынужден был признать, что на этот раз его дочь, по всей вероятности, права…

И вот мистер Ривз стал вдруг объектом весьма лестного внимания. Это было вполне естественно и даже неизбежно, если учесть, что люди, готовые платить солидную сумму за произведения неизвестного, да и не очень умелого художника, плодятся не так густо, как черная смородина. К тому же Энcи — надо отдать ему должное — был первоклассный мастер рекламы. Цена его коммерческих восторгов была хорошо известна, и все же слова его производили впечатление. Он не раз — и притом со знанием дела — говорил о «симпатичной кругленькой сумме, выуженной из кармана мистера Ривза», а мистер Питер Марсбейт, усиленно крутя» головой, подтверждал это и говорил, что мистер Ривз невероятно милый. Те, кто был знаком с мистером Mapсбейтом, знали, что зря он этого никогда бы не сказал.

Словом, мистер Ривз начал получать приглашения на закрытые вернисажи. И он, которого разве что силой можно было вытащить даже в кино, охотно шел на эти парады искусства, которые казались ему привилегированными, таинственными сборищами, доступными только для. посвященных. А добрые вести о чеке мистера Ривза распространялись все дальше и дальше. Его убедили вступить в Общество пропаганды пролетарского искусства и пожертвовать некую сумму на это важнейшее дело. Слухи о нем дошли даже до. маньяков, помешанных на политике, и он получил брошюры и подписные листы от Общества культурных связей с Либерией и Лиги реформы избирательной системы в Восточном Китае с призывом использовать свои гражданские права и свое влияние в Министерстве иностранных дел для оказания помощи этому благому делу.