Дмитрий Григорович - Антон-Горемыка

– Да, мне пора, – отвечал тот, подтягивая кушак, – до свету надо быть дома.

Антон мгновенно поднял голову, поглядел на него, вздохнул и перестал есть. Хозяин снял с полки счеты и подошел к отъезжавшему вместе с хозяйкой.

– Щи хлябал?

– Хлябал.

– Кашу ел?

– Ел.

– Масло лил?

– Лил.

– Сорок копеек, – произнес отрывисто хозяин, щелкнув костями.

Мужик расплатился, помолился перед образами и, поклонившись на все четыре стороны, вышел из избы. В то время толстоватый ярославец успел уже опорожнить дочиста чашку тертого гороху. Он немедленно приподнялся с лавки, снял с шеста кожух, развалил его подле спавшего уже товарища и улегся; почти в ту же минуту изба наполнилась его густым, протяжным храпеньем. Дворничиха полезла на печь. В избе остались бодрствующими рыженький, Антон и хозяин.

– Хозяин! – начал первый, прислушавшись прежде к шуму телеги отъехавшего мужика, – подсядь-ка, брат, к нам, не спесивься; вот у меня товарищ-ат что-то больно приуныл, есть не ест и пить не пьет; что ты станешь с ним делать…

– Ой ли? – произнес хозяин, подходя к столу, – ну, давай… как бишь звать-то тебя?… Пантелеем, что ли?

– Антоном…

– Давай, брат Антон, я выпью… да ты-то что? э! полно, чего кобенишься, пра, выпей, вино у меня знатное, хошь пригубь…

Антон выпил.

– Не то, братцы, на разуме у меня; так разве, со стужи, – произнес он, крякнув и обтирая бороду.

– Пей, не робей, – вскрикнул рыженький, перемигиваясь с хозяином… – Ну-кась, брат, со стужи-то еще стаканчик…

– Спасибо… много доволен…

– Э! что за спасибо! пей, сколько душа примет… знамо, первая чарка колом, вторая соколом, а третью и сам позовешь; пей; душа меру, брат, знает… а там и спать пойдем…

– Под навес? – спросил Антон, глаза которого начинали уже разгораться.

– Вестимо, что под навес… вот добрый хозяин и соломки даст… да пей же, брат, пей без опаски… хлеб ешь?

– Ем.

– Ну, а разве вино не тот же хлеб! маненько только пожиже будет… валяй! Ну, экой, право, приквельной какой, долго думать, тому же быть…

– Для ча не выпить, когда добрый человек подносит, – подхватил хозяин. – От эвтого, брат Антон, зла не будет… пей за столом, говорят добрые люди, да не пей, мотри, только за углом…

Антон выпил еще стакан.

– Братцы! – произнес он вяло и принимаясь тереть лицо, лоб и щеки, с которых катился крупными каплями пот. – Братцы, пра, пора… вот те Христос… домой пора бы. Варвара-то… э! Варвара… братцы…

– Погоди… поспеешь еще… – отвечал рыженький, наливая еще стакан, – вот выпей наперед, выпей, слышь, последний выпей., на стужу идешь…

– Пейте скорее, ребята, и мне пора спать… чай, полночь давно на дворе… – вымолвил хозяин, зевая и потягиваясь.

Антон осушил стакан бычком и почти в ту же минуту, повалился, как сноп, на лавку.

– Спит? – спросил поспешно хозяин у рыженького, который уже нагнулся к Антону и слушал.

– Хоть кол на голове теши, не услышит! – отвечал тот, выпрямляясь и махнув рукою.

Оба засмеялись. Рыженький подошел к столу, выпил оставшуюся в штофе водку, взял шапку и стал поочередно оглядывать спавших на нарах; убедившись хорошенько, что все спали, он задул свечу и вышел из избы вместе с хозяином…

Время подходило уже к самому рассвету, когда толстоватый ярославец был внезапно пробужден шумом в избе. Открыв глаза, он увидел стол опрокинутым; из-под него выползал на карачках Антон, крестясь и нашептывая: «Господи благослови, господи помилуй, с нами крестная сила…»

– Что, брат, с тобою?… Эй, что ты? – спросил мужичок, соскакивая с нар и принимаясь трепать Антона по плечу. – Эк ты меня испужал; словно «комуха» [3], вот так и трясет меня всего…

– Господи благослови… ох!., насилу отлегло… – выговорил Антон, вздрагивая всем телом, – ишь, какой сон пригрезился… а ничего, ровно ничего не припомню… только добре что-то страшно… так вот к самому сердцу и подступило; спасибо, родной, что подсобил подняться… Пойду-ка… ох, господи благослови! пойду погляжу на лошаденку свою… стоит ли она, сердешная.

Антон снова перекрестился и поспешно вышел из избы. Мужик сел на нары и начал мотать онучи.

Шум, произведенный Антоном, разбудил не одного толстоватого ярославца; с полатей послышались зевота, оханье, потягиванье; несколько босых ног свесилось акже с печки. Вдруг на дворе раздался такой пронзительный крик, что все ноги разом вздрогнули и повскакали наземь вместе с туловищами. В ту самую минуту дверь распахнулась настежь, и в избу вбежал сломя голову Антон… Лицо его было бледно, как известь, волосы стояли дыбом, руки и ноги дрожали, губы шевелились без звука; он стоял посередь избы и глядел на всех страшными, блуждающими глазами.

– Что там? – отозвалась хозяйка, просовывая голову между перекладинами полатей.

– Что ты?., эй, сват!., мужичок., дурманом прихватило, что ли?… Эк его разобрало, – заговорили в одно время мужики, окружая Антона.

– Что ты всех баламутишь? – произнес грубо хозяин, оттолкнув первого стоявшего перед ним мужика и хватая Антона за рубаху. – Да ну, говори!., что буркулы-то выпучил…

– Увели! – мог только вскрикнуть Антон. – Лошаденку… ей-богу… кобылку пегую увели!…

– Ой ли?., братцы… ишь, что байт… долго ли до греха… э! э! э!…

И все, сколько в избе ни было народу, не исключая даже Антона и самого хозяина, все полетели стремглав на двор. Антон бросился к тому месту, куда привязал вечор пегашку, и, не произнося слова, указал на него дрожащими руками… оно было пусто; у столба болталась одна лишь веревка…

– Взаправду увели лошадь! ишь вот, вот и веревка то разрезана, ножом разрезана… и… и… и… – слышалось отовсюду

Антон ухватился обеими руками за волосы и зарыдал на весь двор.

– Братцы, – говорил бедный мужик задыхающимся голосом, – братцы! что вы со мною сделали?., куды я пойду теперь?… Братцы, если в вас душа есть, отдайте мне мою лошаденку… куды она вам?., ребятишки, вишь, у меня махонькие… пропадем мы без нее совсем… братцы, в Христа вы не веруете!…

Ничто не совершается так внезапно и быстро, как переходы внутренних движений в простом народе добро ряд об ряд с лихом, и часто одно венчается другим почти мгновенно. Почти все присутствующие, принявшие было горе Антона со смехом, теперь вдруг как бы сообща приняли в нем живейшее участие; нашлись даже такие, которые кинулись к хозяину с зардевшими, как кумач, щеками, со сверкающими глазами и сжатыми кулаками. Толстоватый ярославец горячился пуще всех.

– Ты, хозяин, – чего глядел! – вскричал он, подступая к нему. – Разве так делают добрые люди? нешто у тие постоялый двор, чтобы лошадей уводили?., нет, ты сказывай нам теперь, куда задевал его лошадь, сказывай!…