Жан-Ришар Блок - «…и компания»

— С тысяча восемьсот тридцать шестого?

Жозеф не успел предупредить неуместной реплики брата. А маклер, видно, только и ждал ее, чтобы начать обстоятельный рассказ.

— Да, с тысяча восемьсот тридцать шестого… Фактически же фабрика начала работать в тысяча восемьсот тридцать седьмом году и была основана господином Понсэ, прапрадедом теперешних владельцев, во время континентальной блокады. Дела шли хорошо, — это место счастливое, господа, всем приносит удачу. Но после его смерти, которая наступила в скором времени…

Жозеф выпрямился и выронил из рук складной дециметр:

— Мой брат, сударь, задал вам вопрос. Слава богу, мы уже не дети. Не знаю, во что вы расцениваете свое время, но мы ценим наше слишком дорого, чтобы слушать все эти истории. Какую цену, господин Габар, хочет получить владелец за сдачу в аренду фабрики, которую мы осматривали?

— Эх, господа, да владелец-то где? Кто может назначить цену? Прошу вас, господа, не горячитесь; раз вы не новички в делах, вы, конечно, слышали о так называемой опеке над малолетними, о передаче права продажи, о… Поверьте, господа, мне очень хотелось бы вам ответить: цепа такая-то! Но, увы, увы!

Воспользовавшись минутным замешательством в рядах противника, маклер продолжил свой рассказ вялым и кротким голоском:

— В тысяча восемьсот тридцать шестом году умер господин Фредерик Понсэ, сын… впрочем, это не важно; после него осталось два совершеннолетних сына, которые, поделив между собой недвижимое имущество, объединили капиталы для совместного ведения дел. Я имею в виду господ Фирмена и Алексиса Понсэ. Одиннадцатого сентября тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года Алексис Понсэ скончался, оставив трех несовершеннолетних детей: двух дочерей и сына, малолетнего Норбера-Элесбана, тогда еще семилетнего мальчика, и выразил на смертном одре пожелание, чтобы тот со временем стал компаньоном своего дяди — господина Фирмена. Вы следите за ходом рассказа? Но юный Норбер-Элесбан, не достигши совершеннолетия, тоже скончался в результате прискорбного происшествия во время поездки по реке, стоившего жизни не только ему, но и его матери; после этого господин Фирмен был назначен опекуном над двумя девочками, оставшимися в живых. Шесть лет спустя господин Фирмен, который был значительно моложе покойного своего брата Алексиса и в брак не вступал, влюбился г мадемуазель, мадемуазель… — дай бог памяти! — в мадемуазель Элизабет-Атенаис-Жюльетту и женился на ней семнадцатого марта тысяча восемьсот шестьдесят девятого года, будучи сорока шести лет от роду; невесте же исполнилось семнадцать. Судьбе было угодно, дабы господин Фирмен Понсэ покинул родной очаг и сложил с себя управление фабрикой, чтобы исполнить свой гражданский долг: он был назначен капитаном гвардии в нашем департаменте и убит в последних числах того же года в битве под Орлеаном, оставив после себя неутешную вдову на втором месяце беременности. Вы следите за мной? Впрочем, это проще простого. Был назначен попечитель, как того требует закон, каковым и явился председатель суда. Но за год до того мадемуазель Маргарита-Антонина-Фелиция-Одетта-Анна-Мария Понсэ, старшая сестра бывшей мадемуазель Элизабет-Атенаис-Жюльетты, в замужестве госпожи Понсэ, сочеталась браком с господином Таффоно де Лорие; она преставилась седьмого апреля того же года, произведя на свет малютку Урбен-Фелнкс-Алексиса Таффоно де Лорие. Должен добавить, — заметил маклер глухим голосом, — после брака младшей сестры со своим дядюшкой отношения между барышнями Понсэ испортились, что сделало невозможным всякую попытку примирения между нею и ее зятем и привело к необходимости судебного решения в столь запутанном деле о наследстве. По мере рассказа маклера лица обоих Зимлеров все больше мрачнели, и под конец они уже не скрывали злобы.

— Но в конце концов, сударь, должен же существовать законный опекун, хоть какое-нибудь там должностное лицо, которому поручено это дело о наследстве?

— Да, господа, таковой имеется.

— Ага!

— Вернее сказать, имелся.

— Как? Что же, он тоже умер?

— Сохрани боже, но он оказался неспособным к коммерческим операциям и…

— Что — «и»?

— Сложил с себя полномочия вот уже неделю тому назад.

Тут только Зимлеры раскусили своего собеседника, тут только поняли они Запад с его хитростями и издевками, скрытыми за небрежно-добродушным тоном. Они снова переглянулись, и Жозеф побагровел. Когда он заговорил, в голосе его звучало совершенное спокойствие. На свою беду, маклер не заметил всех этих грозных признаков.

— Господин Габар, вы просто-таки издеваетесь над нами. Я, конечно, на вас не в претензии. Это ведь ваш хлеб. Но нам тоже нужно заработать свой кусок хлеба, и мы вам сообщили наши условия. Если вы не дадите нам точного ответа о цене, пока мы дойдем до двери… что ж. мы еще поспеем на дневной поезд. Разрешите, сударь, пожелать вам всего хорошего.

Он сделал в направлении входной двери три шага, Гийом — два.

— Постойте, господа, назовите вашу цену.

Братья остановились. Жозеф вернулся, положил па край стола соломенную шляпу и взял забытый на бумагах складной дециметр.

— Десять тысяч, господин Габар, — сказал он, но его вдруг осипший голос предательски дрогнул.

При этих словах брови честного маклера поползли вверх от неподдельного удивления. Он посмотрел сначала на одного Зимлера, потом на другого, опустил глаза на связку брелоков, болтавшихся на цепочке, шедшей поперек его живота, снова вскинул глаза на клиентов, и отечески-снисходительная улыбка тронула его выпяченные губы:

— Десять тысяч франков? Но ведь фабрика не сдается, а продается.

— Продается?

Нельзя было обмануться в тех чувствах, которые выразил крик, вырвавшийся из груди братьев Зимлер. Впервые за все это утро маклер понял, что сейчас шла совсем иная игра, не похожая на обычные официальные переговоры.

Обогнув стол, Жозеф вплотную подошел к Габару. В двадцати сантиметрах от себя маклер увидел блеск очков и почувствовал на своей щеке горячее дыхание.

— Полагаю, что нам лучше с этим покончить… Мы не привыкли… Все утро нас зря таскали. Вы же знаете, что нам требуется. Так что о недоразумении и речи быть не может. Вы просто лжете.

— Господа!

Маклер поспешно отступил, но путь ему преградило кресло.

— Никаких господ!

— Клянусь вам, я получил официальный приказ продать фабрику. Желаете посмотреть бумаги?

— От кого приказ? Ведь никто не уполномочен проводить ликвидацию.

— Но пока не подыскали нового опекуна, прежний еще занимается дел… ах!

Жозеф опустил на плечи маклера свои тяжелые лапищи.

— Посмотрите-ка на нас хорошенько, господин Габар. Мы вовсе не той породы, как вы, может быть, думаете. Вы, должно быть, ошиблись. Ваше ремесло — обманывать. Наше — производить, потому что это наша жизнь; и сейчас naif нужна фабрика. Я вам и минуты не дам на размышление. Десять тысяч франков и договор на пятнадцать лет. Слышите?