Алексей Толстой - Собрание сочинений в десяти томах. Том 1

— Дома Чертаев? — спросил он у горничной. — Идем, господа. — Они сбросили шубы и вошли в накуренную столовую. Под абажуром у стола сидели двое — стриженый, словно каторжник, высокий человек, с глубокими морщинами и черными, как у турка, усами, и старый какой-то полковник. Из двери в спальню высунулась рыжая растрепанная голова молодой женщины в черном китайском халате.

Человек с усами поднялся и проговорил басом:

— Ба, ба, ба, — да это Шурка… И Жорж (он вопросительно уставился на Назарова)… Имею удовольствие…

— Аполлон Аполлонович Чертаев, — подскочил к Назарову, представил его Шурка. — Князь Назаров… Полковник Пупко… Князь Назаров…

— Очень приятно, — прибавил Чертаев. — Садитесь, ваше сиятельство… А мы, кстати, кофеек собрались пить…

— Дорогой, — похлопывая Чертаева, сказал Шурка, — мы к тебе по важному делу. Нужна твоя услуга, твое уменье, если хочешь, и все такое прочее…

— Что же, — рад служить… Так что же — кофейку, князь?..

В тот же вечер Сивачев ходил у себя в номере по вытертому ковру. Две свечи горели на туалете, где в поцарапанном зеркале отражались разрозненные флаконы для духов, — остатки роскоши, поношенные галстуки, пара дуэльных пистолетов и пачки кредиток, — тридцать пять тысяч, — разложенные на ровные пачки.

«Сомнения быть не может, — стряхивая ногтем пепел с папиросы, думал Сивачев, — я заплачу по тем фамилиям, которые подчеркнуты (у него имелась книжечка, где против фамилии стояла черта, нолик или крест); нолики подождут, а крестики — когда-нибудь… Итак, у меня остается две тысячи восемьсот… (Он взял одну из пачек, пересчитал и сунул в боковой карман.) Скажем — это сегодняшний вечер… Завтра я уплачиваю самые позорные долги… А что — дальше?

Он продолжал хождение по вытертому ковру… Нищета этой гостиничной комнаты, безнадежность завтрашнего дня, непомерная усталость — ощутились им именно сейчас, когда он держал в руках деньги… Он вдруг почувствовал, что — погиб, что он давно уже погиб… Все растрачено, прожито, развеяно по ветру… И сил жить, бороться не было… Служить — на гроши, — нет!.. Жениться на богатой, — бред, бред!.. Словом, он почувствовал с необычайной ясностью, что если сейчас же не закрутится в чертовом вихре, не забудется, — то неизбежен единственный выход: он тут под руками…

Еще раз Сивачев просмотрел список долгов… Вырвал страничку с ноликами, черточками и крестиками, скомкал, швырнул, сунул все деньги — все тридцать пять тысяч — в карман, надвинул на глаза бобровую шапку: «А, черт, все равно!..» — и быстро вышел из номера.

Мрачно шумели оголенные деревья на островах, куда мчал его лихач. На Крестовском швейцар кинулся высаживать. Сивачев вошел в теплый, устланный красным бобриком вестибюль, где пылал камин. Привычный запах кабака вздернул его нервы. У огня стояла рыжая великолепная женщина в собольем палантине. Из-под огромной шляпы с перьями глядели на Сивачева расширенные зрачки темных тяжелых глаз. Со смехом он взял красивую руку женщины и поднес к губам:

— Вы здесь одна?

— Да…

— Проведем вечер вместе?..

Под собольим мехом ее розовое плечо приподнялось и опустилось. Ало накрашенные губы словно нехотя усмехнулись. Она освободила правую руку из-под меха и просунула ее под локоть Сивачева. Они вошли в зал.

— Здесь скучно… Может быть, пройдемте в кабинет?

— Пройдемте…

— Я вас никогда раньше не встречал… Как вас зовут?

— Клара…

После полуночи лихач, с храпом выбрасывая ноги, уносил Сивачева и Клару по набережной. Нева вздулась, и черно-ледяные волны плескались совсем близко о гранитный парапет. Обхватив Клару, Сивачев наклонился к ее лицу, отвернутому от резкого ветра, вдыхал запах духов, меха и вина.

— Ну, что еще? — сказала Клара, прижимаясь к нему. — Ну, что?.. — Сивачев прильнул к ее губам: они были нежные и теплые, — она запрокинулась, подняла руку. Шапку его сорвало ветром, она прикрыла ему голову муфтой.

— Довольно, — отрываясь, сказала Клара, — слушай: если у меня сидят, ты входи, все равно нам не помешают…

— Я люблю тебя…

— Ну, уж в это-то я не верю…

— Молчи, молчи, ты все равно ничего не поймешь… Эта ночь моя, эта ночь наша…

В доме на Кирочной окна были освещены. Клара опять зашептала: «У мужа гости, ты заходи, мы всех спровадим». В темном подъезде она скользнула поцелуем по губам Сивачева. Он взошел за ней, как в чаду, ничего не видя.

В столовой, пыхая дымом, Чертаев и полковник Пупко пили коньяк и ликеры; Пупко крутил бакенбарды, разноцветный нос его сиял; увидев Сивачева и Клару, он опустил брови и запел басом: «Он ей сказал: клянусь я вам, я жизнь и шпагу — все отдам для поцелуя». Чертаев, поведя усами, отошел к буфету и достойно поклонился. Сивачев едва ответил на приветствие. Клара сердито топнула ногой: «Опять напились, убирайтесь отсюда, пьяницы!» Она растопырила пальцы, как маленькая, и шепотом Сивачеву:

— Что с ними делать?.. Пьяные оба…

— Люблю, — сказал Сивачев.

— Тише, молчи… Знаешь что — надо их в карты усадить играть… Проиграй им какую-нибудь мелочь… Они будут очень довольны, оставят нас в покое…

Согнутым коленом она коснулась его ног… Шептала, бормотала, дышала в лицо горячим дыханием. От волнения, духоты, вина — Сивачеву стало дико на душе.

Сизоносый Пупко кричал, мотал бакенбардами:

— Желаю выиграть руп двадцать…

Чертаев все с тем же достоинством начал раскрывать ломберный стол. Зажег свечи…

— Я мечу банк, — кричал Пупко, — руп двадцать!.. Сивачев сел к столу, Клара — рядом, положив голую руку ему на плечи. Он вынул из кармана, не глядя, пачку денег, сдал и выиграл. Клара засмеялась. Пупко, схватив себя за бакенбарды, разинул рот, пялился на свет свечей, хрипел. Сивачев опять сдал и снова выиграл. Тогда Чертаев спросил его хмуро:

— Примете вексель?

«Ох, слишком везет, не надо играть», — быстро подумал Сивачев. Клара подала стакан с вином, он выпил залпом. Пупко ерзал бакенбардами по кредитным бумажкам.

— Ва-банк, — сказал Чертаев, закусывая длинный ус, и — выиграл. Теперь стал метать он. Сивачев ставил, не считая, и проигрывал. Из-за плеча белая Кларина рука опять поднесла ему стопочку огненного напитка. «Гибну, гибну», — подумал он с диким весельем. Пупко теперь перестал кривляться, багровое лицо его было серьезно. Чертаев сдавал все так же мрачно и невозмутимо.

— За вами семь тысяч, — сказал он. Сивачев полез по карманам. Там ничего больше не было. Клара исчезла.

Сознание гибели словно пронзило его от головы до коченеющих пальцев. Сквозь сигарный дым лицо Чертаева казалось страшным, как у разбойника.

Упал стул. В дверях прихожей стоял князь Назаров, с боков его кривлялись две морды, Жоржа и Шурки. Сивачев провел рукой по глазам. Поднялся. Назаров, отвратительно улыбаясь, сказал: