Анри Шарьер - Ва-банк

И вот он метнул гарпун Теперь надо было торопиться: раненый аллигатор погружался в воду. Мы схватили все наши три весла и принялись бешено грести к берегу. Медлить не стоило — если дать крокодилу время снова подняться на поверхность, он может тут же кинуться на обидчика, одного удара хвоста достаточно, чтобы разбить каноэ в щепки и отправить охотников прямиком на съедение другим аллигаторам, уже почуявшим неладное. Выпрыгнув на берег, надо было мчаться к ближайшему крепкому дереву и крепко-накрепко привязать к стволу веревку, второй конец которой был прикреплен к гарпуну. Крокодил непременно выйдет на берег — узнать, что же его держит. Он не понимает, что с ним произошло, чувствует лишь боль в спине Вот он выходит, уже на берегу, у самого края воды… Не успевает чудовище сделать следующий шаг, как молодой Фуенмейер наносит ему удар по голове маленьким острым, как бритва, топориком. Иногда, чтобы прикончить аллигатора, необходимо два-три удара. При каждом он хлещет хвостом, одного прикосновения которого достаточно, чтобы отправить обидчика на тот свет. Может случиться, что топором прикончить аллигатора не удается, тогда лучше всего тут же обрубить веревку, чтобы он мог уйти в воду. Иначе охота может закончиться весьма печально.

В ту ночь нам повезло: мы добыли несколько аллигаторов и вытянули их туши на берег. На рассвете охотники вернулись и сняли шкуру с брюха и нижней части хвостов. Шкура этих чудовищ на спине такая толстая, что никакой обработке не поддается. Потом каждую тварь пришлось предать земле, в реку трупы выбрасывать не полагалось, иначе можно отравить воду. Аллигаторы не едят своих собратьев, даже мертвых.

В экспедиции с геологическими партиями я ходил еще несколько раз и заработал на этом очень неплохо, настолько неплохо, что смог даже отложить кругленькую сумму. А вскоре произошло одно из самых удивительных и радостных событий в моей жизни

Сидя в темной и тесной камере-одиночке на острове Сент-Жозеф, я, пытаясь побороть одиночество и отчаяние, часто представлял себя свободным, в мечтах возвращаясь из тьмы в свет, к жизни радостной и бурной, и, рисуя в своем воображении различные картины из нее, всякий раз в центре событий помещал прекрасный образ девушки — умной и доброй, — словом, свой идеал. Она была непременно блондинка, не высокая, но и не маленькая, с ореховыми глазами, искрящимися умом и жизнерадостностью. У нее был прелестный, четко очерченный ротик, улыбка обнажала ряд белых, сияющих, словно жемчужины, зубов. Соблазнительная, безупречно пропорциональная фигура, стройные ноги. Эта девушка должна была стать моей на всю жизнь.

Я изобрел для своей богини и сердце — чистое, храброе, благородное, женщина с таким сердцем способна стать не только пылкой возлюбленной, но и верным другом. И я не сомневался, что в один прекрасный день обязательно встречу ее, с того дня мы уже ни на миг не расстанемся, будем жить в любви, согласии и счастье до конца своих дней.

Вернувшись из очередной экспедиции, я решил выехать из комнаты, предоставленной мне в общежитии компании «Ричмонд», и поселиться где-нибудь в городе. И вот однажды с чемоданчиком в руке я оказался в центре на маленькой площади. Я знал, что поблизости располагаются несколько отелей и пансионатов, и побрел наугад по Калле Венесуэла, соединяющей две главные площади Маракаибо — Боливар и Баралт. Это была узкая улочка, застроенная невысокими, по большей части одно— и двухэтажными домами. Жара стояла страшная, и я старался держаться в тени.

Отель «Веракрус». Симпатичный домик в колониальном стиле, выкрашенный бледно-голубой краской. Мне понравился его опрятный, приветливый вид, и я вошел в прохладную прихожую, соединенную с патио. И там, в тенистом зеленом внутреннем дворике увидел вдруг женщину. Это была Она!

Да, именно Она — я не ошибся. Я видел ее в мечтах тысячи и тысячи раз. Моя прекрасная принцесса сидела в кресле-качалке, и я ни на миг не усомнился, что, приблизившись, увижу ее глаза завораживающего орехового цвета и даже маленькую, очаровательную родинку на нежном овале лица.

— Буэнос диас, сеньора. У вас найдется свободная комната? — Я поставил чемодан. Я был уверен, что она ответит «да», и не то что смотрел, а просто пожирал ее глазами. Она встала, немного удивленная этим пристальным взглядом совершенно незнакомого человека, и направилась ко мне.

— Да, месье. Для вас найдется комната, — ответила она по-французски.

— Как вы догадались, что я француз?

— По вашему акценту. Идемте, прошу вас.

Подхватив чемодан, я последовал за ней и вскоре оказался в чистой, прохладной, хорошо обставленной комнате, выходящей окнами прямо в патио.

Я принял душ, побрился и закурил сигарету и только после этого, присев на край кровати, поверил в то, что все это происходит на самом деле, а не во сне. «Она здесь, всего в нескольких метрах от меня. Однако не смей терять головы! Можно натворить глупостей и все испортить… И еще смотри, Папийон, не смей рассказывать ей эту дурацкую историю, ну о том, что видел и целовал ее в мечтах, сгнивая заживо в камере-одиночке. Держи пасть на замке! Главное — она здесь, твоя принцесса, ты наконец нашел ее… »

Чудесной тропической ночью в патио, миниатюрном очаровательном дворике с садом, я произнес наконец первые слова любви. Старался быть честным: сказал, что женат и жена моя осталась во Франции, но я не поддерживаю с ней никакой связи вот уже много лет и на то есть серьезные причины. Однако о своем прошлом жулика, а потом заключенного не сказал ни слова. Просто старался, чтобы речь моя звучала как можно убедительнее. Рита, так звали мою принцессу, слушала меня молча, но глаза ее при этом сияли, как звезды.

— Ты так красива, Рита, так изумительно хороша! Позволь же любить себя человеку, у которого нет в жизни никого, но который может и хочет любить и быть любимым. Поверь мне, я хочу, чтоб наши сердца слились воедино и не разлучались до самой смерти! Скажи «да», Рита, прекрасная, как цветок, как вон та орхидея! Пусть это покажется тебе невероятным, но я знал и любил тебя долгие годы!

Как я и ожидал, завоевать такую женщину, как Рита, оказалось непросто. Но в конце концов она уступила мне.

Наше счастье было головокружительным и полным, передо мной открылась новая жизнь. Теперь у меня, парии, заключенного французской каторги, сумевшего вырваться из ада, были свой дом и жена, прекрасная и духом, и телом. Одно лишь маленькое облачко омрачало наше счастье — тот факт, что, имея жену во Франции, я не мог стать мужем Риты официально.

Вскоре Рита, кстати, родом она была из Танжера, рассказала мне свою историю. Оказывается, она тоже совершила побег, только совсем иного рода, чем я.