Айн Рэнд - Атлант расправил плечи. Книга 3

Разве это не видно? Только по чистой случайности она давно не порвала с нами. Не надо большого ума, чтобы заметить, что она его поля ягода. – Он не объяснил, что это за поле.

Пожалуй, – задумчиво произнес мистер Томпсон, – пожалуй, так. – Он вздернул голову с явным удовлетворением. – В словах профессора что-то есть. Организуйте слежку за мисс Таггарт, – приказал он Маучу, щелкнув пальцами. – Пусть следят за ней днем и ночью. Мы должны обнаружить его.

Хорошо, сэр, – послушно ответил Мауч.

А когда выследите, – зазвеневшим голосом спросил доктор Стадлер, – вы уничтожите его?

Уничтожить его – что за идиотская мысль! Он нам нужен – воскликнул мистер Томпсон.

Мауч помедлил, но никто не осмелился задать вопрос, который вертелся у всех на языке, и тогда он недоумевающе произнес:

Я вас не понимаю, мистер Томпсон.

Ох уж эти теоретики-интеллектуалы! – с раздражени ем воскликнул мистер Томпсон. – Ну что вы рты разинули? Все просто. Кем бы он ни был, он человек действия. Кроме того, он собрал вокруг себя коллектив единомышленников. С ним заодно большие умы. Он знает, что надо делать. Мы его разыщем, и он нам скажет. Скажет, как действовать. Он наладит дело. Он нас вытащит.

Нас, мистер Томпсон?

Конечно. Оставьте свои теории. Мы договоримся с ним.

С ним!

Конечно. Понятно, придется пойти на компромисс, сделать какие-то уступки крупному бизнесу, борцам за все общее благосостояние это не понравится, конечно, но – черт возьми! – вы что, знаете другой выход?

А как же его идеи?

Мистер Томпсон, – заикаясь, прорвался в разговор Мауч, – боюсь, он не из тех, кто пойдет на сделку.

Таких не бывает, – отрезал мистер Томпсон.

* * *

На улице за зданием радиостанции холодный ветер гремел сорванными вывесками над витринами брошенных магазинов. Город выглядел непривычно безлюдным. В отдалении тише обычного шумел городской транспорт, отчего ветер свистел громче. Пустые тротуары уходили в бесконечную тьму, под редкими фонарями стояли, перешептываясь, одинокие горстки людей.

Эдди Виллерс молчал, пока они не отошли на несколько кварталов от студии. Он резко остановился, когда они вышли на пустынную площадь, где динамики, которые никто не подумал выключить, теперь транслировали водевиль: муж и жена на повышенных тонах обсуждали нежелательные знакомства своего непутевого отпрыска, обращая свои реплики к пустой улице и неосвещенным фасадам домов. Поодаль, однако, виднелась вертикальная, в двадцать пять этажей, гирлянда света. Там, замыкая черту города, высился строгий силуэт здания Таггарта.

Остановившись, Эдди указал на здание. Рука его тряслась; невольно понизив голос, он полушепотом взволнованно произнес:

Дэгни, Дэгни, я знаю его. Он… он работает там, он там. – Он продолжал показывать на здание с удивленным и беспомощным видом. – Он работает в нашей компании…

Я знаю, – ответила она ровным, безжизненным голо сом.

Путевым рабочим… простым путевым рабочим.

Я знаю.

Я с ним разговаривал… много лет я беседовал с ним в нашей столовой на вокзале. Он часто расспрашивал о железной дороге. О Боже! Дэгни, что же я, помогал сберечь нашу дорогу или, наоборот, помогал разваливать ее?

И то и другое. Ни то ни другое. Теперь это неважно.

Я готов поклясться, что ему нравилась железная дорога, он очень хорошо к ней относился.

Так и есть.

Но он ее разрушил.

– Да.

Она плотнее запахнула пальто, укрываясь от порыва ветра, и двинулась дальше.

Я, бывало, разговаривал с ним, – сказал Эдди после паузы. – Его лицо, Дэгни, оно не такое, как у других. Сразу видно, как много он понимает… Я всегда радовался, когда заставал его там, в столовой… Мне нравилось разговаривать с ним… Кажется, я даже не понимал, что он задает вопросы… да, конечно… он так много спрашивал о железной дороге… и о тебе.

Он когда-нибудь спрашивал тебя, как я выгляжу во сне?

Да… да, спрашивал… Я однажды застал тебя в кабинете, когда ты заснула, и, когда я об этом упомянул, он… – Эдди замолчал, внезапно осознав связь между двумя событиями.

Она повернулась к нему, на ее лицо упал свет уличного фонаря, она намеренно молча на миг подняла голову, словно в ответ и в подтверждение возникшей у него мысли.

Он закрыл глаза.

– Боже мой, Дэгни! – прошептал он. Они молча двинулись дальше.

Его уже нет здесь? – спросил он. – Я имею в виду, он больше у нас не работает?

Эдди, – сказала она вдруг помрачневшим голосом, – если тебе дорога его жизнь, никогда больше не задавай этого вопроса. Ты ведь не хочешь, чтобы они отыскали его? Не наводи их на след. Не говори никому ни единого слова о том, что знал его. И не пытайся узнать, работает ли он еще у нас.

Неужели ты полагаешь, что он все еще здесь?

Не знаю. Я только думаю, что это возможно.

Сейчас!

– Да.

Еще работает?

– Да. Не говори об этом, если не хочешь его уничтожения.

Я думаю все же, что он исчез. И не вернется. Я не встречал его ни разу с…

С какого времени? – насторожилась она.

С конца мая. С того вечера, когда ты отправилась в Юту, помнишь? – Он помедлил, взволнованный воспоми нанием о встрече в тот вечер, значение которой он теперь полностью осознал. Потом, сделав над собой усилие, сказал: – Я видел его в ту ночь. И больше ни разу… Я искал его в столовой, но он больше не появился.

Не думаю, чтобы он показался тебе на глаза, теперь он будет избегать встречи. И ты не ищи его. Не расспраши вай о нем.

Смешно, я даже не знаю, как он себя называл. Джонни и еще как-то.

Джон Галт, – сказала она с легкой невеселой усмешкой. – Можешь не листать платежную ведомость компании. Его имя все еще там.

Вот как? Все эти годы?

Уже двенадцать лет. Вот так-то.

– И даже сейчас?

– Да

Минуту спустя он сказал:

Уверен, это ничего не доказывает. Отдел кадров после указа десять двести восемьдесят девять не вносил никаких изменений в платежные ведомости. Если кто-то увольняется, они предпочитают не сообщать в Стабилизационный совет, а зачисляют на это место кого-нибудь из своих, из числа нуждающихся, а фамилию и имя оставляют без изменения.

Не наводи справок в отделе кадров или где-то еще. Если я или ты начнем спрашивать о нем, это может вызвать подозрение. Не ищи его. Не старайся подобраться к нему. А если случайно встретишь, веди себя так, будто не знаешь его.

Он кивнул. Немного погодя он сказал тихим, напряженным голосом:

Я не выдам его им даже ради спасения дороги.

Эдди…

– Да?

– Если когда-нибудь увидишь его, дай мне знать. Он кивнул.

Они прошли еще два квартала, и он тихо спросил:

– Ты скоро уйдешь от нас и исчезнешь, правда?

Почему ты об этом спрашиваешь? – Это прозвучало почти как стон.

Но ведь это правда?

Она ответила не сразу, а когда ответила, отчаяние ощущалось только в напряженной монотонности ее голоса: