Эрих Ремарк - Гэм

Китаец по-прежнему играл против Лавалетта. С каменным лицом брал карту за картой и все увеличивал ставку. Внезапно он три раза кряду проиграл очень большие деньги. Бесстрастно передвинул купюры к Лавалетту. И за несколько минут потерял еще столько же. Лавалетт прервал игру и спросил, не стоит ли ограничить максимальную ставку.

— Зачем? — спросил китаец и кивнул служанкам. Те принесли напитки и сардины с луком и красным перцем.

Теперь банк метал Лавалетт. Он чувствовал тихое нарастание азарта и, сдерживая себя, откинулся назад. Через полчаса третий партнер уже играл на визитные карточки, где записывал цифры. А китаец продолжал взвинчивать ставки; когда они достигли поистине сумасшедшего уровня, лицо третьего игрока обмякло и побледнело — он проиграл очень много и опять должен был записать крупную цифру. Когда он подсчитал сумму проигрыша, карандаш выпал у него из рук. Лавалетт пристально посмотрел на него и, не дав ему открыть рот, обронил:

— Карты перемешались… Я только сейчас заметил… Последние девять партий не в счет… — С этими словами он опять подвинул к третьему игроку все жетоны. Не поднимая глаз, Лавалетт снова перетасовал карты, потом сказал: — Давайте сделаем перерыв. Затяжка-другая опиума не помешает.

Они встали. В соседней комнате третий попрощался, Лавалетт пожал его дрожащую, влажную руку.

— Вы дадите мне реванш, — по традиции произнес он и кивнул.

На террасе Лавалетт столкнулся с Гэм.

— Может быть, вернетесь в гостиницу? — предложил он. — Я в большом выигрыше и не хотел бы сейчас уезжать. Слуга вас проводит. Полагаю, мы еще увидимся…

— Я как раз собиралась уехать, — ответила Гэм, — хотела только срезать для своей комнаты несколько веток тамаринда. Надеюсь, вам удастся сдержать игру…

— Если не терять контроль над ней, все получится.

— Игра ли это в таком случае или только регулирование?..

— Дело не в ставках, а в напряжении… лишь поначалу… потом о ставках забываешь…

— Забываешь… — повторила Гэм.

К ним подошел хозяин дома.

— У вас такие красивые служанки, — сказала Гэм. — Особенно одна, молоденькая, с синими глазами… они так странно сочетаются с ее смуглой кожей… — Она подала китайцу руку. — Завтра я буду играть в поло…

Лавалетт хотел проводить ее, но Гэм не позволила.

— По этим ступеням мне хочется сойти в одиночку… есть одна мысль… хочу поиграть ею, пока спускаюсь…

Внизу она еще раз оглянулась через плечо и улыбнулась — стройная шея и гибкая спина в глубоком вырезе платья.

Лавалетт молча лежал в курительной комнате на циновках; китаец расположился напротив, извлек из серебряной коробочки слезку опиума, поднес к огню, подождал, пока она не вскипела коричневым золотом, затем поместил в трубку и тщательно примял.

Дым черными клубами висел под потолком. Наркотик проникал в кровь и наполнял этот час мощью раскованной фантазии, которая дарила Лавалетту яркие краски и аромат приключения. Бесшумно отворилась дверь, в комнату проскользнула аннамитка. Замерла у стены. Лавалетт отмахнулся от нее. Китаец шевельнул рукой — девушка исчезла.

— Отчего вы отослали девушку?.. — сказал Лавалетт.

— Я думал, она вам неприятна…

— Сейчас нет…

Китаец приоткрыл глаза.

— Простите, не знал… но звать ее снова, пожалуй, не стоит…

— Разумеется, — спокойно сказал Лавалетт и поднялся. — Идемте играть…

Кое-кто из гостей еще сидел за картами. И выпито было много. Лавалетт потребовал крепких напитков. Игра возобновилась. Банк метал один из англичан.

Лавалетт не следил за картами. Им овладел азарт. И теперь, уступив этому капризу, он как бы со стороны наблюдал кипение собственных эмоций… Мало-помалу возникло желание поднять ставки и очертя голову ринуться в омут игры, в омут приключения.

В эту самую минуту он проиграл партию. Опомнившись, сосредоточился на игре и усилием воли перевел зреющую бурю в сферу холодного напряжения карточной игры. И чем больше проигрывал, тем выше поднимал ставки.

Один из игроков совсем захмелел и съехал на пол. Остальные сдвинулись, игра пошла быстрее. Суммы ставок коротко и отрывисто слетали с губ. Лавалетт долго пил, наклонясь над картами. И опять проиграл. Потом несколько раз выиграл, причем почти безнадежные партии. Банк теперь держал китаец, делая ставки против Лавалетта, который продолжал проигрывать. Игра превратилась в дуэль между ними. Остальные только смотрели.

Китайцу везло. Перед ним высилась целая куча банкнотов. Лавалетт подписал несколько чеков (на крупные суммы), поставил их — и потерял все. Охваченный лихорадкой, он подписывал один чек за другим, притом на огромные суммы. Решающий миг — эта секунда, когда берешь и открываешь карты, — рождал в нем бурю чувств, по сравнению с которой само решение казалось неважным и несущественным, ибо напряжение оборачивалось каким-то фантастическим дурманом.

Китаец бросил карты.

— Мы не можем играть до бесконечности. Еще пять партий, ставлю весь банк, — он разом швырнул на стол все чеки и купюры, — против той женщины… Вы согласны?

— Да, — не раздумывая, сказал Лавалетт.

Китаец впервые перемешал карты. Лавалетт проиграл. Оба вскочили. Лавалетт смахнул деньги со стола — купюры дождем посыпались на пьяного и накрыли его. Стол блистал пустотой и торжественностью. Лавалетт бросил карты. Да, он опять проиграл.

Ставка и азарт захлестнули обоих. Они уже не помнили, на что играют. Казалось, речь идет о жизни и смерти. Китаец схватил колоду, в дотоле неподвижных чертах прорезались складки и морщины, рот напрягся, щеки ввалились, рывком выбрасывая карты, он шипел: вот, вот, вот…

Лавалетт мрачно улыбнулся, сверкнул глазами, рассмеялся и одну за другой звонко шлепнул карты на стол, выкрикивая сквозь смех: вот… вот… вот… Он проиграл, в четвертый раз. Китаец взял колоду — последняя, решающая партия.

Сначала он тасовал карты быстро, потом все медленнее, положил их перед собой, посмотрел на Лавалетта — в глазах беспредельная ненависть, — попытался взять колоду, промахнулся, руки слишком дрожали, внезапно побледнел, молча выложил первую карту… удачно… затем вторую… Комната кружилась в бешеном вихре, лишь одно было неподвижно, одно-единственное, вечное — черный стол и две блестящие, жгучие карты… А вокруг все мерцало, разрасталось… Опершись на стол, Лавалетт поднялся, ткнул куда-то кулаком… рядом дышала, жила, кричала угроза — колода серых карт. Вот к ним протянулась рука… когтистая лапа… схватила, рванула… потеребила… покопалась… перевернула карту… яркой, чудовищной белизной сверкнул листок, а на нем кинжал… черный кинжал… Это была третья карта. Вихрь замер. Пики. Туз.

Лавалетт проиграл.